Тургенев Иван Сергеевич - Письма (1850-1854)

p;  P. S. Рукопись "Постоялого двора" будет Вам выслана из Москвы г-м Феоктистовым⁴.

  

  

   Я получил Вашу расписку в получении моего долга - и только прошу извинения, что так поздно расплатился. Также будьте так добры и не сетуйте на меня, что я Вам отсылаю перевод "Лаокоона", не сделав ничего - всё откладывал - а теперь, так как Тютчев от меня отходит - и дела все падают на мои руки¹, решительно не предвижу возможности заняться этой работой. Впрочем, судя по 2-3 страницам, бегло мною просмотренным, перевод недурен - и Вам бы следовало его напечатать². Извините за краткость этого письма - завален хлопотами. Надеюсь, что Вы здоровы; а когда увидимся - это ведомо одному господу. Впрочем, желаю Вам всего хорошего, жму Вам руку и остаюсь

   P. S. Дудышкину поклонитесь от меня - и всему Вашему семейству.

  

  

  

   Ваше последнее письмо так умно, милый Анненков, что и сказать нельзя, ей-богу. И это я говорю вовсе не "следствие Ваших одобрений насчет моей работы¹ - нет - письмо Ваше само по себе - прелесть. Я не имею теперь возможности отвечать Вам, как бы следовало - Тютчев от меня отходит. При всей своей отличной честности, это человек самый непрактический - и в два года довел дело до того, что доходов моих (за исключением платежа в опекунский совет) не хватало на его жалованье - а на мой прожиток не приходилось ни копейки. Увидавши это, я, к крайнему моему сожалению {Далее зачерпнуто: долж<ен>}, почувствовал необходимость с ним расстаться², и теперь - вся эта громада дел и управления, как свод, из-под которого вынули подпорки, так и рухнула на мою беззащитную голову. В первое мгновенье я сконфузился сильно; теперь же я привыкаю к своему положению и, может быть, извлеку из него со временем удовольствие и пользу. Во всяком случае мне другого ничего по оставалось делать. Я остаюсь теперь здесь до декабря - т. е. до орловских выборов - уже потому я никуда ехать не могу, что денег у меня не имеется ни копейки. Не раз придется мне вспомнить стихи Пушкина к своей няне - помните - где "Выпьем, добрая старушка"³. Ничего - стерпится, слюбится. Я кроме Пушкина и Гоголя ничего по-русски читать не могу ~ от восточных стихотворений я прихожу в восторг несказанный - прочтите, в мою память, стихотворение "Смутясь, нахмурился пророк" и скажите мне - не есть ли это верх совершенства⁴.

   У нас с 1-го почти августа уже стала зима - только снегу нету. Печки трещат, в окна дует, концы пальцев зябнут, носы синеют - чудо! Я объездил все свои деревня - и, должно быть, показался моим крестьянам глуповатым малым.

   А за роман я примусь, как только несколько огляжусь. Героиня моя очень удивится всем переменам, которые я произведу с нею. Главу о воспитании Д<митрия> П<етровича> отделаю con amore - многое множество выкину. От Аксаковых я получил тоже мнение - вообще они не совсем недовольны - но К. Аксаков сильно напирает на то, почему впущена любовь⁶; я в письме принужден был высказать, что по моему плану Д<имитрий> П<етрович> должен был так же капризно возненавидеть Е<лизавету> М<ихайловну> - как капризно полюбил ее⁶ - но in petto я тут же подумал, что как нрав друг мой Анненков в том, что не следовало посылать всем одну первую часть!⁷ Однако обо всем этом в другое время - а теперь пора отправляться в поле и глядеть, как десяток мужиков {Далее зачеркнуто: на ходу}, ходя не по дороге, особенным образом взмахивают руками. Эта операция называется - посевом.

   Прощайте, милый А<нненков> - до следующего вторника я, вероятно, напишу Вам, не дожидаясь Вашего ответа. Корреспонденция наша большая для меня отрада. Будьте здоровы - и поклонитесь от меня всем друзьям.

  

  

   Милый Е<вгений> М<ихайлович>. Тютчев от меня отходит, и всё бремя управления остается на моих руках - вот почему я приехать не мог¹ - я был в хлопотах несказанных - и теперь у меня голова идет кругом. А потому извините меня, если я ничего более не прибавлю - пока. Вас увидеть у себя будет для меня во всяком случае - большою радостью. Графине² скажите от меня, что я ей желаю всего хорошего на свете.- Рукопись мою³ доставьте, пожалуйста, Сергею Тимофеевичу Аксакову, в Троицко-Сергиевский посад, Московской губ<ернии> - в село Абрамцево - впрочем, Вы, может быть, узнаете от Кетчера, что кто-нибудь из его сыновей в Москве - тогда вы ее передайте ему прямо. Сами будьте здоровы, не слишком толстейте и дайте мне о себе и о первопрестольном граде Москве весточку. Жму Вам дружески руку и остаюсь

  

  

  

   Bonjour, theuerste Freundinn.- Je suis encore plonge jusqu'au cou dans mes affaires. Ne m'etanl jamais prepare a cette espece d'exercice, j'ai assez de peine a m'en tirer.- Cependant, je commence a y voir clair.- Les deux annees de la gestion de T<ioutcheff> m'auront coule cher! - 300 000 francs ont ete depenses - dont, je n'ai touche pour ma personne que 40.- Quelques dettes ont ete payees.- Mais 100 000 fr. bien certainement ont ete jetes par la fenetre... T<ioutcheff> n'a opere aucune reforme, au contraire il a augmente les gages de tout le monde - {Далее зачеркнуто: n'ay<ant>} il ne bougeait pas de Spasskoie - et les revenus de tous mes autres biens ont baisse d'un tiers - il ne s'entendait ni a vendre ni a acheter, etc. C'est ma faute a moi d'avoir cru trouver en lui un homme propre a administrer un bien - il faut que je tache de la reparer. Je vais y travailler tout cet hiver - je {Далее зачеркнуты слова: ne bouge pas et} n'irai pas a Orel comme j'en avais l'intention.- T<ioutcheff> et sa famille sont encore ici - ils ne partiront pas avant une quinzaine de jours - nous sommes restes bons amis - je le repete - il n'y a pas do sa faute dans tout cela.

   Vous m'ecrivez assez rarement, chere amie.

  

   Ce 20 septembre.

   Votre bonne et chere lettre de Courtavenel (avec celles de Mme Garcia et de la petite) est venue donner un dementi aux dernieres paroles que j'ecrivais il y a douze jours¹.- Merci, liebe Freundinn - dans cet instant j'embrasse mentalement avec reconnaissance et tendresse vos cheres mains.-Plus que jamais - j'ai besoin de vos lettres a present.- Je viens de faire les premiers pas sur un chemin que je ne croyais jamais devoir parcourir - a l'ennui de la solitude va s'ajouter pour moi le malaise, cause par un changement total d'occupations.- Je dois abandonner le travail que j'aimais et auquel j'etais habitue et prepare - pour me livrer a un autre que la necessite m'impose... Cependant, je ne desespere pas d'en venir a bout - et d'en tirer meme quelque utilite.- Ge premier hiver sera difficile - cela marchera mieux peut-etre plus tard - et je pourrai revenir a mes habitudes litteraires et autres... Mais d'ici la, adieu, mon roman²!

   Ma lettre sera forcement courte et, insignifiante - je vous assure que je n'ai pas quinze minutes libres par jour.- C'est le temps le plus affaire de l'annee - l'automne - et puis nous avons tant de choses sur les bras!

   Je vous prie d'embrasser Paulinelte de ma part et recommandez lui d'etre bien sage. Je lui envoie de mes cheveux .

   Il y a eu tres peu de gibier cette annee et je n'ai pas le temps d'aller a la chasse.- J'espere que l'accident survenu a V<iardot) n'a laisse aucune suite - je lui enverrai comme par le passe le budget de mes exploits de chasseur - ca a ete fort peu de chose.

   Nous avons eu - et nous avons encore le cholera tout autour de nous - mais Spasskoie a ete epargne jusqu'a present.- 11 s'avance vers la France - soyez prudente!

   Je vous ecrirai mardi prochain - car en verite cette lettre est ridicule.- Mille amities a tout le monde, mon affection entiere, pleine et inalterable a vous.- J'embrasse vos cheres et belles mains.- Soyez heureuse et benie.

  

  

   Благодарю Вас, любезный Колбасин, за то, что Вы согласились на мое предложение¹, и за то, что Вы прямо объяснились со мной. Мне именно нужен помощник - а не администратор - мне нужно, чтобы я но был один в таком трудном деле, каково управление именьем, обремененном долгами - и в таком положении, в каком оставил его Тютчев - а потому жду Вас с нетерпеньем - Вы, приехавши, сами увидите, как много и в чем именно Вы мне можете быть полезным. Тютчевы еще некоторое время здесь проживут - мне неловко их об этом спрашивать - отчеты мне подадутся на днях. Посылаю Вам, на всякий случай, 25 руб. сер. на отъезд. Пяти глав "М<ертвых> д<уш>" у меня нет - и я бы очень был Вам sa них благодарен², А главное, приезжайте

   как только можете ³. До свидания.

  

  

   Что ж это Вы замолкли, любезный П<авел> В<асильевич>? Я так привык к постоянству в нашей переписке, что мне это молчание очень не по нутру¹. Если оно происходит от того, что Вы слишком заняты изданием Пушкина² - то это другое дело - но всё бы не худо дать о себе весточку приятелю при наступлении зимы, которую он должен будет провести в деревне один (Тютчевы pавтра уезжают)³. Право! Вы бы послушали, как завывает в это мгновенье ветер, потрясая крышей и стуча окнами - веселые звуки - нечего сказать! Напишите мне, пожалуйста!

   Я всё это время занят был по горло хозяйством, a la Tentetnikoff⁴. Продешевил пшеницу, упустил две-три постройки, купил дрянных лошадей - словом, хлопотал страшно. Теперь, может быть, примусь за литературу - когда получу наконец обратно рукопись моего романа⁵, находящуюся неизвестно где. А на днях пошлю вам небольшую вещь, которую, если она Вам не понравится, уничтожьте - в противном случае, можете ее отдать в "Современник"⁶, с тем, чтобы опять-таки взять ее назад, если ценсура вздумает ее гадить - в этом я совершенно на Вас полагаюсь; если бы Вы нашли время продержать последнюю корректуру - я бы заочно отвесил Вам низкий поклон. Главное, мне хочется знать Ваше мнение.

   А я - здесь - с тех пор как в последний раз писал Вам⁷(уж это давно!) - сделал множество знакомств - и почти всё интересных - с какой-нибудь точки зрения. Живу, батюшка, провинциальной жизнью, во всю ее ширину. Впечатление подобное тому... но и не приищешь сравнения. И не потому, чтобы оно было дурно - а потому, что оно действительно ни на что другое не похоже. Впрочем, это Вам известная статья. В Орел я переселяюсь к Святкам⁸ - и проживу там до Масленицы. Я все но теряю надежды Вас увидеть, хотя теперь, кроме Вашего дела, у Вас будут и Рашель⁹ и прочая, и прочая... но авось!

   Довелось мне перечесть 1-ую, 2-ую, 3-ью и 5-ую главы "Мертвых душ" (второго тома). 3-я глава (где Петух, Кошкарев и Костанжогло) - вещь удивительная - совершенство. Что за гениальная каррикатура, что за водопад здоровой веселости - этот Петух! Но 5-ая глава с невыносимым Муразовым - меня более нежели озадачила - она меня огорчила¹⁰. Если всё остальное было так написано - уж не вследствие ли возмутившегося художнического чувства сжег Гоголь свой роман? А долито полагать, что этой Смирновщины (мне при чтении беспрестанно мерещилась Александра) Осиповна)) было напущено вдоволь¹¹. Боже мой! Боже мой! За что же так губить и ломать, и коверкать себя?

   Некогда больше писать - до другого разу. Вторично прогну Вас поскорее подать от себя весточку, и не забывать

  

   P. S. Кланяйтесь всем друзьям - и вообще Петербургу.

  

  

   С первого сентября не писал я к Вам¹, любезный и добрый мой Сергей Тимофеевич (и то я отвечал тогда очень коротко на Ваши большие письма)² - это ни на что не похоже! Но ведь Вы уже знаете, что я теперь сам занимаюсь хозяйством - и потому не взыщите на меня. Я в ужасных был хлопотах всё это время - и теперь едва начинаю привыкать к новому моему положению. Стерпится - слюбится. Но пока тяжеленько - особенно при наступившей снова холодной осенней погоде - и в одиночестве. Ветер такие выводит переливы, что невозможно не воскликнуть иногда невольно: "Фу! как гадко, и скушно, и холодно, и неприязненно - жить нa земле!". Точно та "волшебница" зима³, о которой говорил Пушкин, выслала вперед свою злую дворную собаку - и сидит она, и воет перед каждым домом, возвещая прибытие своей хозяйки и злобно скучая о ней. Вот-вот - вишь как высоко забирает! Надо встряхнуться и думать о другом.

   Скажу Вам о себе, что я намерен - или, выражаясь точнее, принужден {Далее зачеркнуто: буду} прожить в деревне до Нового года⁴ - а там съезжу недель на шесть в Орел⁵ - и останусь там, между прочим, для выборов. Этого я никогда не видал, а говорят - любопытное зрелище. Могу сказать, что я стараюсь не упускать никакого случая извлекать из провинциальной жизни всевозможную пользу. Я познакомился с великим множеством новых лиц и ближе стал к современному быту, к народу.

   С наступлением зимы наступит для меня литературная работа, которую я совсем было бросил в это последнее время. Стану переделывать - а потом, если бог даст, и продолжать свой роман⁶. Я еще не получал обратно рукописи, но надеюсь, что она скоро явится. В моем последнем письме было сказано несколько слов насчет Ваших замечаний⁷ - теперь же не хочется больше говорить - а делать; письма Ваши перечтены мною не раз - и многое принято к сведению. Кончу я также обещанные статьи для Вашего "Сборника"⁸ - лишь бы новые занятия мои не развлекли меня. Любопытно мне также знать, что Ваша статья о Державине?⁹ Я чай, Вы тоже поленились, то есть - удили рыбу - я охотился мало и неудачно. Вальдшнепов - последней нашей радости - совсем почти не было.

   Известите меня о себе и о семействе Вашем. На днях мы много говорили обо всех вас с П. В. Киреевским, который приезжал ко мне из своей орловской деревни. Что за милый и чистый человек!

   Это письмо будет отправлено к Вам из Москвы - или доставлено прямо Вам в руки, если Вы в Москве. Его отвозит туда Тютчев, который сегодня (7-го октября) уезжает. Когда увижу я Вас? - господь знает - а как бы мне этого хотелось!

   Прощайте пока, добрый Сергей Тимофеевич. Кланяюсь Вашим сыновьям, жму вам всем руки и желаю всего хорошего. Будьте здоровы и не забывайте

  

  

   Извините меня, любезный Константин Николаевич, что я так долго не отвечал на Ваше письмо¹, которое, впрочем, и пришло ко мне очень поздно; с тех пор я весь был поглощен хлопотами, по причине отъезда Тютчевых² и принятия на себя хозяйственных распоряжений, а потому и сегодня не могу писать так обстоятельно, как бы хотелось - но откладывать более - совестно. Скажу Вам прямо и откровенно: при том расстроенном положении дел моих, каким оно теперь мне открылось, я совершенно не в силах исполнить Вашу просьбу - я даже едва ли буду в состоянии исполнить те обязательства, которые уже принял на себя. Вы, я знаю, на меня пенять не будете, потому что, я уверен, Вы не сомневаетесь в том, что бы я с радостью сделал для Вас всё, что мог. Может быть, в начале будущего года что-нибудь откроется, но наверное ничего сказать нельзя.

   Очень сочувствую я затруднительности Вашего положения, и внешнего и внутреннего. Подавать советы - дешевое и редко полезное дело - я и не стану Вам подавать советов, но скажу только, что если удастся Вам хорошо начать свое литературное поприще - много затруднений устранится - а начать хорошо значит начать дельной вещью,- насколько это возможно при теперешнем настроении ценсуры. Насчет печатания "Немцев" не могу сказать Вам ничего положительного - впрочем, кажется, на Краевского³ в этом отношении надеяться можно - если хотите, я вышлю Вам рукопись "Немцев", которая находится у меня. Обращайте внимание на Ваше здоровье - и занимайтесь медициной, насколько это нужно, чтобы выдержать экзамен. Доктором вы, мне кажется, все-таки никогда не будете - Ваша будущность другая.

   О себе я Вам ничего особенного сказать не могу - привыкаю понемногу к хозяйству.

   Посылаю Вам это письмо в Москву - Вы, должно быть, уже там.

   А пока - прощайте. Желаю Вам всего хорошего, крепко жму Вам руку и остаюсь

  

  

   Недавно писал я к графу Т<олстому>¹, любезная Софья Андреевна (не знаю, почему мне хочется писать вам по-русски), и он, вероятно, показал вам мое письмо - а теперь пишу прямо к вам, хотя боюсь, что вас уже нет в деревне.

   Я очень рад тому, что вы меня не забываете, и одна из самых приятных моих надежд - встретиться когда-нибудь с вами; я убежден, что мы сойдемся как старые друзья,- и мне очень будет весело узнавать вас более и более - но судить об вас - как вы пишете - это дело конченное и решенное. Я знаю, что вы так же добры, как умны и милы - доброта звучит в вашем голосе и светится в ваших глазах. Когда-нибудь расскажу вам, почему наше знакомство так скоро прекратилось - если только это займет вас, а главное - если мы увидимся не слишком поздно. Нынешней зимой меня в Петербурге не будет², а дальше - не знаю, у меня нет духа загадывать за год вперед. Но очень было бы нехорошо, если б мы не скоро встретились - жизнь коротка - приятных людей так мало, и те так разбросаны... В уединении, когда бесцветные дни однообразно и быстро скользят друг за другом, как дождевые капли осенью но стеклам - всё это чувствуешь живее. И здесь есть люди любезные и порядочные - но знаете ли, что бывает? Сперва обрадуешься им, потому что не ожидал встретить даже и таких - а потом... а потом ездишь к ним только для того, чтобы видеть человеческое лицо - и, пожалуй, поскучать вместе.

   Всё это еще ничего, когда занят исполнением какого-нибудь труда, литературного или другого - но в последнее время я поневоле должен был, говоря возвышенным слогом, взять сам в руки бразды правления³, и эти занятия, по непривычке, меня утомляют и не дают думать о другом. Всё это перемелется - мука будет - конечно; но пока приходится иногда плохо.

   Я теперь подвергаюсь еще одному лишению - жена г-на Тютчева, который жил у меня, очень хорошо играла на фортепианах - в ней было много музыкального чувства - вместе с своей сестрой она разыгрывала в четыре руки Бетховена, Моцарта, Мендельсона, Глука, Гайдна,- теперь это всё прекратилось. Я составлял обыкновенно программы наших маленьких концертов - и могу сказать, что они выходили иногда очень удачны. У меня есть сосед в пятнадцати верстах с музыкальными наклонностями - его сестра даже очень бойко играет на фортепианах,- но сухо, холодно и с треском, словно барабанщик⁴. Она не может заменить мне г-жу Тютчеву. А для меня - музыкальные наслаждения выше всех других. Хорошо ли вы знаете Глука? Помните его арию из "Ифигении": "О, malheureuse Iphigenie" - или схождение в ад Орфея?⁵ Рекомендую вам также мало известную сцену из "Армиды"⁶ - между Армидой и богиней ненависти, к которой она приходит, чтобы искоренить из сердца свою любовь к Ринальду. Это одна из самых удивительных вещей, которые я только слышал.

   Хотел было я начать с вами войну за Жан-Поля⁷ - но на бумаге это почти невозможно, и я отлагаю это до нашего свидания. Теперь удовольствуюсь тем, что спрошу вас: знаете ли вы Гомера? Возьмите Одиссею, хоть в переводе Фосса, и прочтите или перечтите ее. Эта молодость и свежесть, эта словно вечно смеющимся солнцем озаренная жизнь - вся эта прелесть первого появления поэзии в устах бессмертного и счастливого народа - лучше всего отвратит вас от той полусентиментальной, полуиронической возни с своей больною личностью, которой, посреди всех новейших писателей, отличается и Жан-Поль. Попробуйте и скажите мне, какие выйдут последствия.

   Прощайте, любезная София Андреевна,- хотел бы сказать - до свидания - да что за охота себя обманывать. Будьте здоровы и веселы и позвольте мне с чувством искреннего дружества пожать вашу руку...

  

  

   Милый П<авел> В<асильевич>. Пишу к Вам, потому что именно к Вам хочется писать. Я нахожусь под влиянием необыкновенного события и непременно желаю именно с Вами об этом поговорить. Вот в чем дело - слушайте.

   Живет у меня в доме старый (54-летний) маляр, бывший живописец, по имени Николай Федосеев Градов. Он был дворовым человеком моей матери и по старости лет не пожелал идти на волю.

   Когда-то он учился: рисованию и декоративной живописи у Скотти, потом жил на оброке, наконец попал обратно к маменьке, писал образа, срисовывал цветы, клеил коробки, подбирал шерсти по узорам, красил комнаты, крыши и даже заборы¹. Художническая искра в нем всегда была, и фигура у него по дюжинная, огромный нос, голубые глаза, выражение какое-то полупьяное, полувосторженное - впрочем, особенного в нем ничего не замечалось, считался он всегда в "последних", ходил замарашкой, любил выпить и к женскому полу чувствовал поползновение сильное. Вот на днях мой камердинер (человек чрезвычайно глупый, замечу в скобках) - зная, что я большой охотник до всякого рода любовных писем, стихов и прочей чепухи, приносит мне исписанный лист и с иронической улыбкой объявляет, что вот - мол какие стихи живописец написал. Я взял их, начал читать - и прочел ту удивительную вещь, которой копию (вернейшую, за исключением бесчисленных орфографических ошибок) - Вам посылаю. Я остолбенел - и тотчас отправился к Николаю Федосееву, который в то время белил и красил комнаты дома, куда я намерен перейти из флигеля. На вопрос мой, точно он ли написал стихи, принесенные моим камердинером - он, после первого смущения, отвечал: Наши {Далее зачеркнуто: Мы}.- Я, продолжал он, сидя на корточках, на высокой подставке, весь забрызганный белилами - всё упрекал нашего попа, что вот он седьмой год у нас живет, а ни одной проповеди не написал - а он мне сказал: ты художник - напиши-ка ты. Вот я и написал.- Да и ты прежде писывал стихи? - Случалось. - Заметьте (и это очень важно), что Николай Федосеев вовсе не принадлежит к числу дворовых людей полуобразованных и с литературными притязаниями, повторяю - он совершенно простое существо, едва ли он когда-нибудь прочел какую-нибудь книгу. Я, разумеется, похвалил его стихи сильно, и это распространило по всему дому - т. е. между всеми дворовыми, я теперь живу один - большое волненье, все желали видеть их, и никто не верил, чтобы Н<иколай> Ф<едосеев> написал их - а он объявляет с своей стороны теперь, что он бросает кисть и берется за перо и что он мне напишет стихи под названьем "Система Мира", от которых я приду в совершенный восторг. Жду их с нетерпеньем - что из этого выйдет? Это, по-моему, удивительнее предсказаний и прочих штук стучащих и вертящихся столов. Вот тут пойдите с Вашей психологией, да с знанием человеческого сердца! Все это пустяки - каждый человек - неразрешимая загадка - и Spiritus flat ubi vult.- Непременно напишите мне Ваше мнение об этих стихах. Я бы желал показать Вам на минуту фигуру моего живописца, чтобы дать Вам понять, до чего странна и удивительна вся эта вещь.

   Вот эти стихи:

  

   "Восторг души или чувства души

   в высокоторжественный день праздника"

  

   ---

  

   Таинственно в безмолвии ночном

   Священной меди звуки раздаются -

   О! эти звуки прямо в душу льются

   И говорят с душой о неземном.

  

   Христианин, проснись хоть на мгновенье

   От суеты земного бытия -

   Спеши во храм, пусть в сладком умиленье

   Затеплится мольбой душа твоя.

  

   Но за порог таинственного храма -

   Без теплой веры в сердце не входи -

   И не сжигай святого фимиама,

   Когда нет жертвы в пламенной груди.

  

   Нам на земле один путеводитель -

   Святая вера; яркою звездой

   Ее зажег над миром Искупитель -

   И озарил к спасенью путь земной.

  

   Иди по нем с надеждой и любовью,

   Не уклоняясь тяжкого креста:

   Он освящен мучением и кровью

   За грешный мир страдавшего Христа.

  

   Кто без слезы святого умиленья,

   Без трепета, с холодною душой

   Коснется тайн священных искупленья,

   Запечатленных кровию святой -

  

   Кто в этот день живых воспоминаний

   В душе своей восторга не найдет -

   Не заглушит в груди земных страданий -

   Руки врага с улыбкой не сожмет -

  

   Тот с печатью отверженья

   На бледнеющем челе -

   Не достоин искупленья

   В небесах и на земле!

  

   Минувшее открылось предо мною -

   Его проник могучий взор души -

   И вот оно картиною живо

   Рисуется в тиши.

  

   В страшный миг часа девятого

   Вижу я среди креста

   Иудеями распятого

   Искупителя Христа -

  

   Всё чело облито кровию,

   От тернового венца

   Взор сиял святой любовию -

   Божеством - черты лица -

  

   Вижу знаменье ужасное -

   Завес в храме раздрался...

   Потемнело солнце ясное -

   Потемнели небеса.

  

   Вижу тьму, весь мир объявшую,

   Слышу страшный треск громов -

   Грудь земли затрепетавшую,

   И восставших из гробов! -

  

   И в трепете, страхом невольным объятый,

   Коварный Израиль, внимая громам -

   Воскликнул - воистину нами распятый

  

   Был вечный сын бога, обещанный нам!

   Но всё ж не утихла в нем мощная злоба -

   Вот снято пречистое тело с креста -

   И в гробе сокрыто - и на ночь вкруг гроба

   Поставлена стража врагами Христа.

  

   Вновь покрыл мрак землю хладную -

   Стража третью ночь не спит -

   И с надеждою отрадною

   Гроб бессмертного хранит -

  

   Вот и полночь приближается -

   Вдруг глубокий мрак исчез -

   Ярче солнца озаряется

   Гроб сиянием небес -

  

   И спаситель наш божественной

   Весь в лучах, над ним восстал -

   Славой божией торжественной

   И бессмертьем он сиял,

  

   И в этот миг раздался хор нетленных,

   Хор светлых ангелов с небес -

   Он возгласил над миром искупленным:

   Христос воскрес! Христос воскрес!

  

   Оледеневшая от страха,

   Внимая голосу небес,

   Упала стража - и, средь праха,

   Воскликнула: воистину воскрес!

  

   Так совершилась тайна искупленья -

   И гордый враг небес низвержен в прах -

   И снова для преступного творенья

   Доступна жизнь - и вечность в небесах.

  

   Что Вы об этом скажете? Я нахожу, что это удивительно. Я желал бы показать тот засаленный лист, с которого я списывал - но я буду хранить его у себя. Вот образчик его правописанья:

  

   И ни жжигай светова фимиама и т. д.²

  

   Сейчас получил Ваше письмо от 8-го. Вы из предыдущего моего письма могли убедиться, что мы с Тютчевым расстались друзьями - теперь мне остается только повторить, что это было действительно так, что мы все всплакнули при расставанье, что мы находимся в переписке - и что одна необходимость заставила меня расстаться с ним. Мы дали друг другу бумагу, в которой свидетельствуем, что остались оба совершенно довольны. Мое состояние не позволяет мне содержать управляющего с жалованьем 2000 руб. серебром в год и большим семейством - вот и всё. Я воображаю, как хохотал, между прочим, Языков, который сам перед Тютчевым кругом виноват³. Эх, П<авел> В<асильевич>, люди - действительно негодная порода. Самый лучший из нас - мойся и осматривайся беспрестанно - а то как раз замарается, а потом и грязи своей не заметит - привыкнет к ней.

   Рукопись романа я получил обратно - но пока не прикасаюсь к ней⁴. Кетчер ее всю испестрил заметками - спасибо ему за это - примем к сведению. Я теперь кончаю и на днях отправлю ему небольшую вещь, о которой писал Вам.- Mme de Lagrange я слыхал в концертах⁵, Это - большая фокусница - и только. Но у Вас, я вижу, сезон готовится блистательный. Я к Святкам перееду в Орел на два месяца. У нас здесь везде в окрестности холера - правда не сильная. Когда она провалится, эта скучная гостья? Засиделась.

   Прощайте, милый П<авел> В<асильевич>. Желаю от души полного успеха Вашему Пушкину⁶. Будьте здоровы, веселы и не забывайте

   P. S. Скажите Некрасову и Панаеву, что я получил их письмо, присланное с Колбасиным, и буду отвечать им с следующей почтой⁷.

  

  

   Любезные друзья мои, Панаев и Некрасов, получил я ваше письмо, отданное вами Колбасину¹. Не знаю, точно ли вы соскучились по мне² - но вы мне поверите, когда я скажу вам, что смертельно желаю вас всех увидеть. Живу я теперь один-одинешенек, погода скверная, дороги непроходимые, кругом ни души - не с кем слова вымолвить. Что делать! Терпенье, говорят, всё преодолевает, мне же не привыкать стать - уж втянулся. Всё это время был занят разными хозяйственными хлопотами - теперь, может быть, удастся подумать и О литературе.- Я вам на днях через Анненкова пошлю небольшую вещь³, невиннее которой и азбуки не бывают. Я сам потом досадовал на себя, зачем я не распорядился так, чтобы первую часть моего романа⁴ вам сообщили - теперь же это невозможно - рукопись только что вернулась ко мне, и я намерен приняться за переделку, а то затянется, пойдет в долгий ящик - и аминь! Кетчер и Боткин сильно меня раскритиковали⁵ - но я надеюсь, что это принесет мне пользу - а что-то мне говорит, что мой роман не совсем так плох, как он им показался. Увидим, что будет.

   "Современником" - я последнее время мало занимался - некогда было. Достоинства и недостатки его одни и те же, какие были. Что-то Булгарин вас стал похваливать⁶. Обратите внимание на критику, на опечатки, на смесь. Смесь иногда выбирается из каких-то уж очень застарелых журнальных известий. А впрочем, все-таки приятно взять ваш журнал в руки. "Отечественные записки" напоминают мне - по мрачности своей - дерево Анчар -

   И если туча (т. е. Т. Ч.⁷, Крестовский⁸ - или другая какая Муза в юбке) - оросит

  

   блуждая лист его дремучий...⁹

  

   Некрасов, спроси у Анненкова стихи моего живописца (дворового человека) ¹⁰, которые я ему послал - и удивись.

   Ну прощайте, друзья. Желаю вам всего хорошего, здоровья и веселья. Всем старым товарищам поклон и привет. Живите счастливо и не забывайте

  

   P. S. (День спустя). Стихи моего живописца оказались не его - и потому можешь не спрашивать¹¹.

  

  

   Вчера вечером получил я Ваше письмо от 14-го, любезный П<авел> В<асильевич> - вот это умно - корреспонденция наша закипела опять. Впрочем, я бы, вероятно, не стал бы писать к Вам с нынешней же почтой, если б не хотел поскорее разуверить Вас насчет новооткрывшегося поэта - вообразите - этот старый шут меня морочил - стихи эти написал один мне знакомый малоархангельский поп - вследствие этого открытия их достоинство не могло не упасть в моих глазах - хотя все-таки стихи замечательные,- а Николай Федосеев дня три сильно рисовался - но, увидев, что от него ждут дальнейших подвигов - сознался в своем подлоге. На старости лет отлично надул меня. Я было так обрадовался своей находке - теперь я удивляюсь, как я мог, зная человека, такой дать мах?¹

   О 2-й части "Мертвых душ" и в особенности о Костанжогло - я на Вашей стороне²,- хоть я не могу не заметить, что в {Далее зачеркнуто: ней} этой 2-й части бежит какая-то нехорошая струя - иногда скрыто, иногда наружи; в характерах фантастического наставника, Муразова, У линьки - она выступает на поверхность - и разливается - а в иных местах чуть просачивается... в кой-каких выражениях Костанжогло, Кошкарева ее можно заметить - и они-то и подали повод к недоразумениям. Юпитер-Гоголь сердился кой-где - стало быть был виноват. Но есть места - охватывающие и потрясающие в одно время всю душу читателя. Помните прогулку Петуха в лодке - и песни рыбаков - и расшевеленного Чичикова - и безжизненную вялость Платонова. Это удивительное место.

   Э! батюшка - да как Вас пробрала Mme de la Grange³. Это меня заставляет сожалеть, что я слышал ее только в концерте. Хотелось бы и очень бы хотелось ее послушать.

   "Revue des 2 Mondes" я получаю и читаю прилежно. Статьи, поименованные Вами - действительно отличные⁴ - особенно мне приятно было видеть, как нестерпимо проницательный St-Marc Girard in отделал Руссо⁵, к которому сердце мое давно не лежит. Его самолюбивые страданья пришлись под лад самолюбивому его потомству - но пора и честь знать. Писатель он удивительный, особенно со стороны слога - в этом отношеньи он творец,- но какой же он martyr - чёрт возьми наконец! Ведь и преследовали его ровно настолько, насколько нужно было, чтобы дать ему случай рисоваться и изливать свою желчь.

   Моя вещица отправится к Вам через 10 дней - поручаю ее в Ваши руки⁶.

   Некогда больше писать - прощайте, будьте здоровы и - веселы, menez a bien издание Пушкина и не забывайте Вашего приятеля

  

  

   Посылаю, по обещанию, супруге Вашей первые 5 частей "Отечественных) запис<ок>" за нынешний год, в которых находится "Дина" и еще другой роман. Кто-то останется доволен?¹ Надеюсь, что всё Ваше семейство и гости Ваши здоровы, душевно кланяюсь всем, а друга Федю целую, В случае, если бы Вы успели переговорить окончательно с Окороковым, дайте мне знать, а то - до другого разу. Не предлагал ли он что-нибудь насчет кадновской мельницы - пока с теми еще контракт не совсем заключен? Надеюсь увидеть Вас весною - но во всяком случае знайте, что я унес самое приятное воспоминание о Ситове и его жителях. Впрочем, Вы это сами могли видеть. Будьте здоровы и счастливы - дружески Вас обнимаю и остаюсь

  

   P. S. Возвращаю Вам записку Друцкого - это действительно замечательная вещь².

  

  

   Вы уже в теперешнее время знаете - a quoi vous en tenir насчет Николая Федосеева, любезный Анненков - и потому мне нечего входить в дальнейшие подробности,- но не могу не заметить, что как ни лестно мне, с одной стороны, что Вы считаете меня способным написать такое стихотворение, с другой с