Тургенев Иван Сергеевич - Письма (1850-1854)

лишенному поэтического чутья - они доставят истинное наслажденье; и потому я готов отвечать за успех их - и литературный - и материальный. А для меня - повторяю - написать им разбор⁴ - будет просто праздник.

   Я, действительно, не лишен мнительности; но, к сожаленью, на этот раз - у меня, хотя не опасная, но несомненная и неприятная болезнь: желудочная лихорадка, которая гостит у меня каждый день от 12 до 7 часов. Впрочем, благодаря строжайшей диете, она, кажется, проходит - но я еще всё сижу дома.

   Я надеюсь быть в Москве около начала мая - и если не застану Вас в Москве - непременно заеду к Вам дня на три⁵.- Вы так добры и пишете мне, что сожалеете, что узнали меня поздно; поверьте, что это сожаление не менее сильно с моей стороны, особенно когда я вспомню, что мы могли быть давно знакомы... но у каждого человека есть своя судьба, которая ведет его по своим дорогам...

   Поклонитесь от меня Вашим детям⁶, которых я душевно люблю - хотя различною любовью. С моим полным соименником я, кажется, мог бы легко весьма тесно сблизиться. С удовольствием думаю о нашем свиданье весной. Надеюсь, что альманах их печатается - и сожалею, что не мог быть участником в нем⁷. Не пишется что-то - по крайней мере ничего порядочного не пишется - и скажу откровенно, что я слишком уважаю их издание, чтобы дать им, напр., такую пустую вещицу, как ту, которая появится во 2-м No "Современника"⁸.

   Отличная у Вас мысль - продолжать "Семейную хронику"⁹. Приведите ее в исполнение.

   До свиданья - будьте здоровы и веселы - желаю Вам всего хорошего в мире и с искренней привязанностью остаюсь

  

  

   Я перед Вами весьма виноват - у меня, впрочем, два извинения: шестинедельное мое нездоровье, до сих пор продолжающееся, и желание достать для Вас денег от ред<акции> "Современника". Эта редакция оказалась, к сожалению, сильно истощенною по причине уплаты множества старых долгов - и потому позвольте мне предложить Вам следующее: я готов от себя дать Вам 100 р. сер. вперед взаймы,- но так как у меня здесь таких денег нет - то я сегодня же напишу к себе в деревню приказ о высылке Вам их по Вашему адрессу в Москве, заранее рассчитывая на Ваше согласие. Жалею, что эта мысль мне раньше не пришла в голову - может быть, Вы это время чувствовали то неприятное стеснение безденежья, которое мне так знакомо бывало в дни юности,

   Ваша комедия погибла для печати¹ - и скажу Вам - я не слишком об этом сожалею: в Вас уже теперь таланта гораздо больше, чем насколько она показывает - для чего же вводить читателей в обман? Кончайте повесть², о которой Вы говорите мне, или хотя 2 первые главы "Б<улавинского> завода"³. С присовокуплением плана целого романа можно печатать отрывки, как напр. "Богатый жених" Писемского⁴. Пишите и присылайте мне, как той литературной бабушке, которой суждено принимать Ваших рождающихся детей. Жаль, что до сих пор они так неудачно являются на свет.

   Я рад, что моя статья о "Племяннице" Вам нравится. Настоящего дела я - по причине ценсуры - сказать не мог - и потому она может подать повод к недоразуменьям⁵.

   Прощайте, любезный Константин) Николаевич). Желаю Вам всевозможных удач - и главное - здоровья. До свидания в мае - но мы до того времени еще будем переписываться.

   (PB. За повесть - ценсурную - Вам "Соврем<енник>" хорошо заплатит. Вот Вам самое лучшее средство со мной расплатиться. Присылайте ее поскорей - а уж я со предам выгодно.)

   Жму Вам дружески руку.

  

  

   Il est vraiment impardonnable, chere Madame Viardot, que j'aie pu laisser passer pres d'un mois sans vous ecrire, tout aussi impardonnable qu'inexplicable pour moi. Je compte sur votre bonte et vous promets d'etre plus exact a l'avenir.

   J'ai recu votre seconde lettre de Dunse Castle¹ (ainsi que celle de Viardot sur ses chasses chez L. Landerdale²) et j'y ai vu avec plaisir que votre sante allait s'ameliorant. Je fais des voeux pour qu'elle aille ainsi jusqu'au moment decisif du mois de mai et que ce moment passe aussi vite et bien³ que possible. Ma sante a ete assez longtemps chancelante, il n'y a pas plus de 10 jours que je suis sorti pour la premiere fois (avec un gilet de flanelle, dites-le a V<iardot" - maintenant je vais tout a fait bien. En somme, j'ai passe un hiver assez maussade; depuis une semaine nous sommes en careme et la seule chose que j'ai pu voir au theatre avant la cloture - le "Sardanapale" d'Alary - n'a ete qu'une fort mauvaise compensation pour tout ce dont j'ai ete prive. Du tralala italien, vide et creux, pretentieux a l'exces et. tout fourmillant de vols manifestes, au travers desquels deux ou trois jolies melodies de romance brillent a peine d'un eclat bien terne. Le libretto est stupi-de - Sardanapale est une poule mouillee d'un bout a l'autre. On n'a pas su profiter dela magnifique explosion du voluptueux devenant un heros - c'est cependant ce qui fait tout le charme du drame de Byron. C'est Myrrha (Mlle Grisi) qui se charge de faire la fendante. Vous vous imaginez bien qu'elle ne laisse pas echapper l'occasion de lancer des coups de poing a la Norma. En somme, il n'y a pas eu de succes - et Sardanapale est mort⁴.

   Maintenant tout le monde est parti. La veille du depart, j'ai vu Tamberlick chez le c-te Wielhorski - j 'ai fait sa connaissance - il m'a beaucoup plu, il vous aime beaucoup, je l'ai prie de vous saluer de ma part⁵.

   La reputation de Gounod croit et s'etablit a Paris, d'apres ce que je lis dans les journaux; j'en suis bien heureux⁶.

   A propos de Paris, je ne sais pas si ce n'est pas a la rue de Douai que je dois vous ecrire... cependant, j'enverrai cette lettre en Ecosse, et je vous en ecrirai une autre dans quelques jours en France.

   J'ecrirai aussi a Mlle Renard et a la petite; des que je vous saurai a Paris, je vous enverrai les 1 200 francs de sa pension⁷.

   Chere Madame V<iardot>, je vous prie d'excuser l'insignifiance de ma lettre apres un si long silence - je me sen-lais fort peu en train au moment de prendre la plume, mais je n'ai pas voulu attendre plus longtemps. Si mon style est languissant, mon affection profonde pour vous et les votres ne l'est et ne le sera jamais.

   Est-il vrai que Leonard forme le projet de venir ici pendant le careme? Quel plaisir n'aurais-je pas a le revoir! Et sa femme!.. Que de souvenirs⁸!

   Decidement je suis stupide aujourd'hui et c'est a peine si je me sens digne de vous serrer la main. Cependant je le fais avec toute la ferveur d'une vieille et inalterable amitie. Mille choses au bon Viardot et a Chorley, si vous le voyez a Londres, je veux aussi lui ecrire a celui-la.

   Adieu, chere Madame V<iardot>, que Dieu vous conserve!

  

  

   Я только что получил Ваше письмо, любезный Константин Николаевич - и собирался уже Вам отвечать, как вдруг получил ответ на мое предписание в деревенскую мою контору, что ранее двух недель этих 100 р. Вам выслать не могут, за совершенным истощением наличных средств. Вы не можете себе представить, как это мне было досадно - и если б я сам не был в некотором безденежье здесь - я бы тотчас выслал их Вам - нечего делать - прошу меня извинить и подождать две недели. Я к Вам пишу всё это так бесцеремонно- потому что я надеюсь, что между нами церемонии не у места.

   Из присланного Вами перечня содержания "Булавинского завода" я решительно должен был заключить, что - пока - нечего и думать о возможности провести его через здешнюю ценсуру¹. Обезображенным его печатать не следует - и что же это будет за роман, из которого всё выкинут, кроме описаний, как Вы говорите? С другой стороны, так как мне очень бы желалось увидать Вас в печати - не можете ли Вы кончить тот небольшой рассказ², о котором Вы мне говорили? "Современник" бы с радостью его принял. Если б Вы его прислали к половине хотя будущего месяца, он бы был помещен в апрельской книжке. Правда, Вас теперь занимают экзамены³ - но все-таки Вы бы хорошо сделали, если б нашли время написать хотя небольшую, но отделанную вещь.

   Не пишу Вам больше сегодня - очень занят. Желаю Вам всего хорошего, начиная со здоровья - и вторично прошу Вашего извинения в невольном моем замедлении.

  

  

   Je viens de recevoir votre derniere lettre de Dunse Castle, chere et bonne Madame V<iardot>, dans laquelle vous me dites de vous ecrire dorenavant a Paris¹. Il n'y a pas trois jours que je vous ai envoye une lettre a Dunse Castle, mais je veux vous ecrire des aujourd'hui, ne sachant pas au juste jusqu'a quel point on peut compter sur l'exactitude de la poste. En meme temps je veux reparer mon long silence.

   Je ne puis vous cacher que votre toux me tourmente beaucoup. Je suis persuade que vous avez ete aussi bien que possible dans la famille Hay, mais je suis bien sur aussi qu'un climat plus tempere que celui de l'Ecosse vous aurait convenu davantage. Enfin, la chose est faite - il faut esperer que le printemps viendra a votre aide. Je le repete, votre toux m'inquiete bien plus que ce qui vous attend au mois de mai - je ne doute pas que vous vous en tirerez parfaitement.

   Vos concerts de Dunse Castle m'ont fait venir l'eau a la bouche. Avec quel plaisir n'aurais-je pas donne pour l'un d'eux tous ces grands diables d'operas connus et rebattus, avec tous ces chanteurs et ces cantatrices emerites...

  

   Mercredi, 27 fevrier.

   Il m'est impossible de continuer cette lettre comme je l'avais commencee. Un bien grand malheur nous a frappes. Gogol est mort a Moscou, mort apres avoir tout brule, tout, le 2-d tome des "Ames mortes", une foule de choses deja achevees ou commencees, tout enfin! Il vous serait difficile d'apprecier toute la grandeur de cette perte si cruelle, si complete². Il n'y a pas de Russe dont le coeur ne saigne dans cet instant. C'etait plus qu'un simple ecrivain pour nous - il nous avait reveles a nous-memes - il etait dans plus d'un sens le continuateur de Pierre le Grand pour nous. Ces paroles peuvent vous paraitre exagerees, dictees par la douleur, mais vous ne le connaissez pas, vous ne connaissez que les moindres de ses ouvrages ³ - et meme si vous les connaissiez tous, il vous serait difficile de comprendre ce qu'il etait pour nous, il faut etre Russe pour le sentir. Les esprits les plus penetrants parmi les etrangers, un Merimee p<ar> e<xemple> n'ont vu en Gogol qu'un humouris-te a la facon anglaise⁴ - sa signification historique leur a completement echappe - je le repete, il faut etre Russe pour savoir tout ce que nous avons perdu!

  

   Mardi, 4/16 mars.

   Toutes les nouvelles venues de Moscou dans ces derniers jours n'ont fait que cofirmer les bruits sinistres qui se sont repandus des le premier instant. Rien, rien n'a echappe. 10 jours avant sa mort, il a tout brule et apres avoir consomme ce suicide moral, il s'est couche pour ne plus se relever. Il m'est impossible de vous indiquer, seulement les causes de cette terrible resolution; qu'il vous suffise de savoir que sa mort a ete tragique, presque volontaire; elle est le resultat d'une longue et douloureuse lutte qui le dechirait depuis longtemps. Mais de quel droit emporter tous ces tresors avec soi? N'etaient-ils deja pas devenus notre bien a tous? Remarquez que Gogol etait en train de faire paraitre une nouvelle et complete edition de ses oeuvres.

   Ses funerailles ont ete un veritable deuil public. On n'a pas permis de deposer le cercueil sur le char mortuaire. La foule l'a porte sur ses epaules jusqu'au cimetiere, situe a 6 werstes de l'eglise.

   Imaginez-vous que la censure d'ici defend deja de mentionner son nom!!!

   Pardon, chere Madame Viardot, mais je ne puis parler d'autre chose maintenant, et cependant je sens que ma lettre doit vous fatiguer. A une autre fois. Adieu et mille amities,

  

  

   Вы не можете себе представить, друзья мои, как я вам благодарен за сообщение подробностей о смерти Гоголя¹ - я уже писал об этом Боткину². Я перечитываю каждую строку с какой-то мучительной жадностью и ужасом - я чувствую, что в этой смерти этого человека кроется более, чем кажется с первого взгляда - и мне хочется проникнуть в эту грозную и горестную тайну. Меня это глубоко поразило - так глубоко, что я не помню подобного впечатления. Притом я был подготовлен другими обстоятельствами, которые вы, вероятно, скоро узнаете - если уже не узнали³. Тяжело, Феоктистов, тяжело, мрачно и душно... Мне, право, кажется, что какие-то темные волны без плеска сомкнулись над моей головой - и иду я на дно, застывая и немея⁴.

   Но об этом когда-нибудь при личном свидании... А оно будет довольно скоро, если ничего не случится - около 10-го апреля я в Москве⁵ - на Фоминой неделе.

   Вы мне пишете о статье, которую я должен написать в "Современник"⁶ - не знаю, удастся ли мне... В этом случае нельзя сесть и писать, не обдумавши - надо попасть в тон - а уж думать о необходимости попадать в тон, когда говоришь о смерти Гоголя, тяжело и даже жестоко.

   Я рад, что его хоронили в университетской церкви - и действительно нахожу вас счастливыми, что удостоились нести его гроб⁷. Это будет одно из воспоминаний вашей жизни.

   Что Вам сказать о впечатлении, произведенном его смертью здесь? Все говорят о ней, но как-то вскользь и холодно. Однако есть люди, которых она глубоко {Далее зачеркнуто: оскорбила} огорчила. Другие интересы тут всё поглощают и подавляют.

   Вы мне говорите о поведении друзей Гоголя...⁸ Воображаю себе, сколько дрянных самолюбий станут взбираться на его могилу и примутся кричать петухами и вытягивать свои головки - посмотрите, дескать, на нас, люди честные, как мы отлично горюем и как мы умны и чувствительны - бог с ними... Когда молния разбивает дуб, кто думает о том, что на его пне вырастут грибы - нам жаль его силы, его тени...

   Я послал Боткину стихи, внушенные Некрасову вестью о смерти Гоголя⁹; под впечатлением их, написал я несколько слов о ней для "С.-Петербургских ведомостей", которые посылаю Вам при сем письме, в неизвестности - пропустит ли их и не исказит ли их ценсура¹⁰. Я не знаю, как они вышли,- но я плакал навзрыд, когда писал их.

   Прощайте, мой добрый Е<вгений> М<ихайлович>. Скоро напишу Вам опять. Жду от Вас и от Боткина все подробности, которые Вы только услышите. Жму Вам дружески руку - Вам и графине¹¹ - и остаюсь

  

   P. S. Кажется, нечего и говорить, что под статьей о Гоголе не будет выставлено моего имени¹². Это было бы бесстыдством и почти святотатством.

   Вы жалуетесь, что я Вам не пишу; я в {Далее зачеркнуто: четверг} пятницу послал Вам письмо¹³.

  

  

   ...Скажу Вам без преувеличения, тех пор, как я себя помню, ничего не произвело на меня такого впечатления, как смерть Гоголя,- всё, что Вы говорите о ней¹ - сказано мне прямо из души. Эта страшная смерть - историческое событие - понятна не сразу; это тайна, тяжелая, грозная тайна - надо стараться ее разгадать... но ничего отрадного не найдет в ней тот, кто ее разгадает... все мы в этом согласны. Трагическая судьба России отражается на тех из русских, кои ближе других стоят к ее недрам - ни одному человеку, самому сильному духу, не выдержать в себе борьбу целого народа - и Гоголь погиб! Мне, право, кажется, что он умер, потому что решился, захотел умереть, и это самоубийство началось с истребления "Мертвых душ"...² что касается до впечатления, произведенного здесь его смертью... да будет Вам достаточно знать, что попечитель здешнего университета г.. Мусин-Пушкин не устыдился назвать Гоголя публично писателем лакейским³. Это случилось на днях по поводу нескольких слов, написанных мною для "СПб. ведомостей" о смерти Гоголя (я их послал Феоктистову в Москву)⁴. Г. Мусин-Пушкин не мог довольно надивиться дерзостью людей, жалеющих о Гоголе. Честному человеку не стоит тратить на это своего честного негодования.- Сидя в грязи по горло, эти люди принялись есть эту грязь - на здоровье. Благородным людям должно теперь крепче, чем когда-нибудь, держаться за себя и друг за друга. Пускай хоть эту пользу принесет смерть Гоголя...

  

  

   ... От души благодарю тебя за присылку копии с письма Гоголя к князю Львову. Это письмо многое поясняет в грустной катастрофе его кончины¹. Нельзя ли попробовать напечатать то, что я написал о Гоголе (разумеется, без подписи) в "Московских ведомостях", как отрывок из письма отсюда²? Je voudrais sauver l'honneur des honnetes gens qui vivent ici. Неужели это так пройдет, и мы ни слова не сказали тебе³. Показывал ли Феоктистов мою статейку о нем? В "Петербургских ведомостях" Мусин-Пушкин ее запретил и даже удивился дерзости так говорить о Гоголе - лакейском писателе...⁴

  

  

   Позвольте мне прибегнуть к Вашему посредству, любезный Шуйский, для того, чтобы покорно просить гг. артистов московской труппы не ставить на сцену моих двух пьесок: "Где тонко, там и рвется" и "Безденежье" - которые недавно здесь давали¹. Я это говорю потому, что слышал о подобном намерении некоторых гг. артистов², и говорю это для их же пользы, потому что ни одна из этих тесок не имела здесь успеха³. Их дали, можно сказать, против моей воли - и я повторяю, мне было бы весьма неприятно, если б эти две, уже давно мною написанные вещи, повторились на каком бы то ни было театре. Я надеюсь, что гг. артисты уступят моей убедительной просьбе - и мне остается уверить Вас в том искреннем чувстве уважения к Вашему таланту и сочувствия к Вам самим, с которым остаюсь

   С.-Петербург,

   6 марта 1852 г.

  

  

   Спешу отвечать на Ваше письмо¹, любезнейший Иван Сергеевич. Самый надежный здешний книгопродавец - Базунов - и Вашему батюшке должно отправить к нему сто экземпляров², за которые он вышлет расписку - а деньги он будет выдавать еженедельно, с вычетом 25 процентов. Я сам лично его не знаю - так же как и всех здешних книгопродавцев - эти сведения мне доставил Некрасов, человек весьма опытный в этом деле и который взялся переговорить лично с Базуновым и устроить это дело как только можно будет выгоднее для Сергея Тимофеевича. Итак, высылайте немедленно 100 экз<емпляров> сюда. Некрасов же велел Вам сказать, что в Москве Вы не должны давать более 20-ти проц<ентов>.

   Вы не можете себе представить, как обрадовало меня известие о выходе в свет книги С<ергея> Т<имофеевича> - и с каким нетерпеньем я ее ожидаю. Присылайте ее поскорей, чтобы рецензия могла поспеть в апрельскую книжку³. Некрасов настаивает на том, чтобы выслать непременно разом 100 экз<емпляров> - а не помаленьку.

   Что Вы мне говорите о моей статейке в "Московских ведомостях" - мне было очень приятно - на меня самого сильно подействовало соседство благородной и трогательной статьи Сергея Тимофеевича⁴.

   Извините меня, что я Вам написал такое короткое и вялое письмецо. Мысль, что я в весьма скором времени буду в Москве и увинчу Вас и всех тамошних друзей, еще усиливает мою обычную лень. Притом -

   "Tanto vi ho da dir, eh'incominciar non oso"...⁵ и потому до свидания.- У нас здесь грязная, сырая, больная весна. Всегда в это время Петербург посещается тифом - но в нынешнем году он так силен, что заведены временные больницы. Еще причиной больше, чтобы спасаться отсюда.- Я, если бог даст, через две недели непременно в Москве⁶.

   Присылайте поскорей "Записки ружейного охотника". Кланяюсь С<ергею> Т<имофеевич>у и Вашему брату, дружески жму Вам руку и остаюсь

  

  

   Il y a longtemps que je ne voua ai ecrit, chere et banne Madame Viardot (il faut dire aaissi qu'il y a juste un mois aujourd'hui que j,e n'ai recu de lettre de vous),- Je n'ai pas grand-chose a vous dire.- J'ai vu beaucoup de monde pendant ce dernier temps - j'ai fait, par curiosite, des excursions dans la haute societe - j'y ai fait meme - ce qui est bien pis! - des lectures, dont le succes m'a fait penser a ce vers de Goethe: "Bewunderung von Kindern und von Laffen..."¹ et malgre tout, malgre tout cet eclat, je me sens triste, morose et profondement ennuye.- Je n'ai pas eu un seul jour de sante veritable, pas une heure d'activite - rien... Je commence a croire que je suis ni-ni fini - comme on dit - et, j'attends avec impatience l'arrivee du printemps - pour aller bien vite, bien vite, m'enterrer a la campagne - les longues journees de chasse m'y attendent - ces longues journees pendant lesquelles on sent avec delice qu'on ne pense pas un instant.- Je compte prolonger mon sejour a la campagne aussi longtemps que possible-j'y passerai peut-etre tout l'hiver - dans tous les cas je ne reviendrai a Moscou que pour la nouvelle annee - quant a Petersbourg, j'en ai par-dessus la tete - et certes, je ne m'y fixerai jamais.- J'ai des projets de voyage pour l'ete prochain - d'un voyage immense - toujours dans les limites de la cara patria - tout autre voyage etant de la contrebande pour moi - peut-etre irai-je en Siberie pour voir si les moustiques y sont en effet plus gros que les cousins d'Europe, comme le pretendent les naturalistes².- Je voudrais bien savoir ou je serai le 1-er janvier 1854?- Peut-etre a la pointe du Kamtchatka, a la chasse de l'ours blanc. Vous recevrez des lettres de moi datees d'endroits bien etranges, je vous le promets - mais vous en recevrez - aussi longtemps que je tiendrai une plume entre les doigts - car j'aurais beau aller au Cap Siewerowostotchnoi (voyez la carte de la Siberie au Nord), que j'emporterai toujours avec moi les affections serieuses et profondes de ma vie.

   J'ai recu une grande lettre de Mlle Berthe, elle m'y annonce l'envoi du portrait et des melodies - jusqu'a present je n'ai rien recu³. J'ai ete chez Mr James Thal - rien. Cependant, il est parvenu a ma connaissance qu'un certain Mr Krusenstern a apporte quelque chose pour moi, mais je ne sais comment deterrer ce Mr Krusenstern. -

   Vous ai-je dit que la censure a enfin permis l'impression de mes "Memoires d'un chasseur", qui vont paraitre a Moscou en deux gros volumes⁴? Je vous les enverrai, quoique ce soit du russe. Toute reflexion faite - il n'y aura pas de dedicace⁵. Mais j'ai honte deparier decela apres la mort de Gogol. Achille n'est plus - c'est le tour des mirmidons.- Je ne saurai vous dire jusqu'a quel point cette mort m'a blesse - c'est comme une epine que je porte dans le coeur - parlons d'autre chose.

   J'ai achete un beau setter anglais tout noir du nom de Dash - pour relayer la pauvre petite Diane, qui se fait vieille.

   Je ne partirai pas d'ici sans envoyer a Viardot la pension de Pauline.- Des que vous aurez recu cette lettre, recommencez, s'il vous plait, a m'eerire a l'adresse du comptoir Iazykow.- Je vous enverrai l'adresse de ma campagne de Moscou - ou plutot - sachez qu'a partir du 1 mai v. s. ou 13 mai nouv. st., je suis a Spasskoie - et voici mon adresse: (par Saint-Petersbourg)

  

   27 janvier {Так в подлиннике.} - jeudi.

   Chere Madame Viardot, j'ai recu hier soir votre lettre n® 2 de Paris - (ce n® m'a fait voir que le n® 1 s'etait perdu!) et j'ai hate de vous remercier et do vous repondre.- En premier lieu, je vous prie de ne pas trop prendre a coeur le ton lugubre du commencement de cette lettre - j'ai eu pendant quelques instants l'idee de la jeter au feu - mais j'ai trop d'affection pour vous pour {Далее зачеркнуто: avoir le droit do} me deguiser devant vous et {Далее зачеркнуто: de} ne pas laisser voir ce qui se passe en moi.- Cependant, il ne faut pas que je pousse mon affection et ma franchise jusqu'au point, de vous chagriner. Aussi je vous conjure de n'en rien faire - qui n'a pas des moments du blue devilry? Les nouvelles que vous me donnez de votre sante sont ni trop bonnes ni trop mauvaises - cependant, ces insomnies me tourmentent - essayez de ne pas prendre du the le soir - je m'en suis bien trouve quelquefois.

  

  

   Chere et bonne Madame Viardot, je vous ecris quelques mots a la hate, seulement pour vous annoncer que j'ai enfin recu le portrait de la petite et les melodies de Gounod¹ - le portrait est charmant, s'il n'est pas flatte - quelle bonne et sympathique petite figure! - les melodies m'ont, fait ut" plaisir infini - decidement aucune musique ne me remue autant - et puis tous les souvenirs qui s'y rattachent! A propos, est-ce vrai que Gounod se marie - si cela est, faites-lui savoir tous les voeux que je l'orme pour son bonheur. Je crois avoir vu Mlle Zimmermaim chez vous²,- Quand je pense que ma lettre vous arrivera la veille ou le lendemain peut-etre du grand evenement attendu - mon coeur se met a trembler³. Suppliez V<iardot> de m'in-iormer immediatement - a l'adresse du comptoir Iazykoff et C-ie. Dites-lui en meme temps que je le prie en grace (ainsi que Mlle Renard) d'excuser le retard que j'ai mis cotte annee a l'envoi de ma pension⁴. Je l'expedierai le jour meme do mon arrivee a Moscou-je pars d'ici le 15, c'est-a-dire dans une semaine⁵.- Je vous ecrirai encore avant do partir d'ici.-

   Bonjour, chere et bonne Madame Viardot. Je vous embrasse les mains avec la tendresse la plus affectueuse et je reste a jamais

  

   Mes remerciements a Mlle Berthe.

  

  

   Сегодня появился No "Современника" с небольшой моей статейкой о книге С<ергея> Т<имофеевича> - любезный Иван Сергеевич - и с большими выписками из нее. В "Критику" это не успело уже попасть и помещено в "Литературных новостях". 13 июньской книге "Совр<еменника>" будет о ней пространная статья¹ - и в майской "Отеч<ественных> зап<исок>" (эту статью я теперь пишу)². Книга Вашего отца привела меня " совершенный восторг.- Выезжаю я отсюда через неделю - и потому всё остальное переговорим при личном свидании³. А до тех пор будьте здравы и невредимы - жму вам всем руки и остаюсь

  

  

   Любезный Некрасов,

   Миницкий должен послезавтра приехать из деревни и привезти деньги - пришли мне, пожалуйста, 10 р. сер.- чтобы дотянуть эти два дня. А я очень буду тебе благодарен.

  

  

   Дети мои!

   Я прошу вас обедать, вместо сегодняшнего дня - завтра, а сегодня у меня обедают скучные господа, с которыми и вам будет скучно. Да пришлите мне привезенный том "Вивлиоф<ики>" Новикова¹.

  

  

   Извините меня, пожалуйста, любезный Иван Федорович, я, не разобравши хорошенько надпись, распечатал Ваше письмо - посылаю Вам его.- Надеюсь, что Ваше здоровье поправляется - у меня горло сильно разболелось, и я не могу выходить. Вместе с письмом пришла на мое имя повестка в 1200 р. сер. Я стал рассчитывать¹ сегодня - всё уйдет.- Дайте мне знать о Вашем здоровье.

  

  

   "О мой спаситель"!¹

   Пришли мне, если можешь, 25 р. сер.- Сегодня почтовый день - и я должен получить ответ от Тютчева - но повару² необходимы деньги на пачпорт и на оброк своей дурацкой барыне - сделай одолжение - пришли

   До свидания.

   На обороте:

   Н. А. Некрасову. (От Тургенева).

  

  

   Chere el, bonne Madame Viardot, tout ce que je pourrais vous dire ne saurait vous rendre jusqu'a quel point je pense constamment a vous depuis quelque temps. C'est comme un redoublement d'affection, de sollicitude qui va jusqu'a l'angoisse. J'ai la ferme persuasion en mome temps que tout ira bien et que vous franchirez lestement et heureusement ce pas difficile, qui vous attend, qui vous attendra encore au moment ou vous recevrez cette lettre, s'il faut en croire ce que vous me dites dans la votre sur l'epoque probable de l'evenement. Je supplie Viardot de m'ecrire le lendemain meme le resultat¹.

   J'ai recu votre n®3² adresse au comptoir lazykoff. Differentes affaires imprevues m'ont retenu ici et me retiendront encore plus longtemps que je ne l'avais cru, jusqu'au 15 mai v. st.³ Continuez a m'ecrire par le comptoir Iazykoff. Nous nous sommes arranges maintenant de facon a ce qu'il n'y ait plus de mesentendu possible.

   La nouvelle du mariage de Gounod m'a cause une surprise assez penible. Pourvu que mes "misgivings" ne se realisent pas! Je crois que s'il n'avait pas ete pretre, il ne se serait pas marie aussi bizarrement⁴. il m'ecrit une lettre assez genee la-dessus, je lui repondrai le plus simplement que je pourrai. Il y a en lui quelque chose qu'il serait difficile de definir, mais que j'aurais voulu ne pas y voir. Du reste, ce quelque chose est probablement inherent a sa nature qui, a fout prendre, est belle et noble et richement douee - und man bleibt am Ende was man ist⁵, dit Gothe. Ses adorables melodies (surtout son "Automne"⁶) ont reveille en moi une foule de souvenirs - Nachklange einer Zeitund einer Welt, die fiir mich auf ewig verschwinden sind⁷ - remerciez-le bien de nia part. Vous avez bien raison de supposer que mon refus d'aller, vous voir a Paris ne depend pas de ma volonte, ie le repete, chere et bonne amie, il ne faut plus seulement penser a nous revoir bientot. J'ai mes raisons pour vous le dire.

   Vous comprenez facilement que c'est si triste qu'il faut que je parle d'autre chose.

   Iazykoff doit m'apporter aujourd'hui une lettre de change de Stieglitz de 1 200 francs que j'expedierai apres-demain au nom de Viardot avec une lettre en reponse a celle qu'il m'a ecrite.

   Vous gronderez Pauline de ma part pour son nouveau defaut. Et cependant, vous le dirai-je? Cette bouderie, ainsi que son appetit de Gargantua⁸ m'est encore une preuve qu'elle est bien ma fille. J'etais ainsi dans mon enfance, boudant pour un rien et devorant tout. Vous ne sauriez croire combien son visage ressemble au mien a son age. Il y a un portrait de moi a 10 ans, c'est frappant! Cependant, vous la gronderez. A propos, Pauline demande si c'est 11 ou 12 ans qu'elle aura au mois de mai: ni 11 ni 12, mais 10, elle est nee en 1842.

   Vous me demandiez dans une de vos precedentes lettres⁹ pourquoi je ne vous parlais jamais de mes travaux litteraires. C'est qu'en effet j'ai fait peu de choses depuis mon retour en Russie. J'ai maintenant un grand ouvrage sur le tapis. Je ne sais si je le menerai a bien - c'est un roman dont j'ai ecrit deja plusieurs chapitres. Je vous en parlerai quand ce sera plus avance. Il faut que je fasse quelques etudes sur les lieux - c'est une des raisons qui m'engagent a visiter la petite Russie. Ce n'est pas cependant un roman historique¹⁰.

   Votre petit chien sur le pont est charmant - il y a une certaine verite d'impressions et d'expressions dans la nature animale qui fait qu'on a toujours plaisir a l'etudier. L'homme est factice et complique, c'est plus amusant, mais on finit par connaitre les ficelles et puis nous sommes tous derriere les coulisses. La nature a les memes tons, mais elle les a tous dissemines sur sa vaste largeur, ils sont plus isoles et plus vrais. Je ne sais si je me fais comprendre. Il n'y a rien de commun entre le museau naif de la vache et le masque cruel du tigre. La physionomie humaine peut rendre les deux expressions, mais elles sont plus vraies et plus penetrantes dans l'immobilite de la nature. Ce qui fait que j'aime beaucoup votre chien. Il devait etre noir et avoir la queue pendante, vous ne me l'ecrivez pas, mais je me l'imagine.

   Je vous ecrirai avant, une semaine, je vous en donne ma parole. V<iardot> recevra sa lettre et l'argent dans trois jours. Adieu, chere et bonne amie, portez-vous bien - c'est plus que jamais maintenant mon voeu le plus cher. Mille amities a tout le monde. J'embrasse vos cheres mains avec une affectueuse tendresse.

  

  

   Cette lettre vous sera remise par une personne qui part d'ici dans quelques jours - ou bien elle l'expediera a Paris apres avoir franchi la frontiere - de sorte que je puis vous parler un peu a coeur ouvert et sans craindre la curiosite de la police¹. Je commence par vous dire que si je n'ai pas quitte S.-P<etersbourg> depuis un mois, c'est bien contre mon gre - je suis aux arrets dans une maison de police - par ordre de l'Empereur - pour avoir fait imprimer dans un journal de Moscou un article, quelques lignes sur Gogol.- Ca n'a ete qu'un pretexte - l'article en lui-meme etant parfaitement insignifiant - il y a longtemps qu'on me regarde de travers - on s'est accroche a la premiere occasion venue.- Je ne me plains pas de l'Empereur - l'affaire lui a ete si perfidement presentee, qu'il n'aurait pas pu agir autrement.- On a voulu mettre un terme sur tout ce qui se disait sur la mort de Gogol - et on n'a pas ete fache en meme temps de mettre l'embargo sur mon activite litteraire².- Dans quinze jours d'ici on m'expediera a la campagne, ou je dois rester jusqu'a nouvel ordre³. Tout cela n'ai pas gai, comme vous voyez; cependant je dois dire qu'on me traite fort humainement; j'ai une bonne chambre - des livres, je puis ecrire,- j'ai pu voir du monde clans les premiers jours - maintenant c'est defendu - car il en venait trop. Le malheur ne fait pas fuir les amis - meme en Russie.- Le malheur, a dire vrai, n'est pas tres grand - l'annee 1852 n'aura pas eu de printemps pour moi - voila tout - ce qu'il y a de plus triste dans tout cela - c'est qu'il faut dire un adieu definitif a toute esperance de faire un voyage hors du pays - du reste - je ne me suis jamais fait d'illusion la-dessus. Je savais bien en vous quittant,) que c'etait pour longtemps, si ce n'est pour toujours.- Maintenant je n'ai qu'une ambition - c'est qu'on me permette d'aller et de venir dans l'interieur de la Russie.- J'espere que cela ne me sera pas refuse.- L'Heritier est tres bon - je lui ai ecrit une lettre, dont j'attends quelque bien⁴.- Vous savez que l'Empereur est parti.- On avait mis aussi les scelles sur mes papiers - ou plutot on a cachete les portes de mon appartement - qu'on a ouvert dix jours plus tard sans rien examiner,- il est probable qu'on savait qu'il ne s'y trouvait rien de defendu.

   Il faut avouer que je m'ennuie passablement dans mon trou - je profite de ce loisir force pour {Далее зачеркнуто несколько слов.} travailler du polonais, que j'avais commence a etudier il y a 6 semaines.- Il me reste encore 14 jours de reclusion.- Je les compte, allez!

   Voici, mes chers amis, les nouvelles peu agreables que j'ai a vous donner.- J'espere que vous m'en donnerez do meilleures. J'attends avec anxiete le resultat de l'accouchement.- Ma sante est bonne - mais j'ai ridiculement vieilli.- Je pourrais vous en voyer une meche de cheveux blancs - sans exageration. Cependant je ne perds pas courage.- A la campagne, la chasse m'attend! - Puis, je vais tacher d'arranger mes affaires - je continuerai mes etudes sur le peuple russe, sur ce peuple le plus etrange et le plus etonnant qu'il ait au monde.- Je travaillerai a mon roman⁵ - avec d'autant plus de liberte d'esprit que je ne le destinerai pas a passer {Далее зачеркнуто: devant} sous les griffes de la censure.- Mon arrestation va probablement {Далее зачеркнуто слово.} rendre impossible la publication de mon ouvrage a Moscou - je le regrette - mais que faire! -⁶

   Je vous prie de m'ecrire souvent, mes chers amis, vos lettres contribueront beaucoup a me donner du courage pondant ce temps d'epreuves.- Vos lettres - et les souvenirs des jours passes - de Courtavenel - voila tout mon bien.- Je ne m'appesantis pas - la-dessus, crainte de m'attendrir.- Vous le savez bien - mou coeur est avec vous - je puis le dire, maintenant surtout... Ma vie est finie, le charme n'y est plus.- J'ai mange tout mon pain blanc - machons ce qui rosle de pain bis - et prions le ciel qu'il soit "bien bon" comme disait Vivier.

   Je n'ai pas besoin de vous dire que tout ceci doit rester parfaitement secret; la moindre mention, Ja moindre allusion dans un journal quelconque suffirait pour m'aehever⁷.

   A propos, mon cher ami, avez vous recu les 300 R. Ar, que je vous ai envoye par l'entremise de Stieglitz - je voulais dire - avez vous recu ma lettre d'il y a 4 jours avec une lettre de change do Stieglitz?

   Adieu, mes chers et bons amis; soyez heureux, et votre bonheur me rendra aussi content