Тургенев Иван Сергеевич - Письма (1850-1854)

желая и натянутая декламация должна была оставить у вас в душе большое утомление и большую пустоту. Можно сколько угодно говорить об учености, национальном колорите и т. д., божественной искры там нет. Это не бессмертно, как должна быть бессмертна всякая истинная красота, о нет! Вот "Долина" бессмертия¹⁰.

   Помните ли вы маленькую, весьма необычную пятилетнюю девочку, о которой я вам говорил в одном из моих писем? Я снова ее видел и продолжаю находить этого ребенка весьма странным маленьким существом. Представьте себе самое миловидное личико; черты лица невероятной тонкости, прелестную улыбку и глаза, каких я никогда не видывал, глаза взрослой женщины, то кроткие и ласкающие, то острые и наблюдательные, физиономию, ежеминутно меняющую выражение, и каждое выражение которой изумительно своей правдивостью и своеобразием. Она обладает здравым смыслом, удивительной правильностью ощущений и чувств; она много размышляет и никогда не хитрит; поразительно, с какой инстинктивной прямотой ее маленький мозг движется к истине. Она верно судит обо всем, что ее окружает, начиная с моей матери, и вместе с тем это ребенок, настоящий ребенок. Бывают минуты, когда ее взор принимает мечтательное и грустное выражение, от которого у вас сжимается сердце. Но в общем она весьма жизнерадостна и весьма спокойна. Она меня очень любит и порою смотрит на меня такими кроткими и нежными глазами, что я прихожу в умиление.

   Ее зовут Анной; она побочная дочь моего дяди, брата моего отца, и одной крестьянки¹¹. Моя мать взяла ее к себе и обращается с ней, как с куклой. Я обещал себе заняться со временем ее воспитанием. У меня будет целая семья на руках! Когда ей говорят что-нибудь, что ее поражает, она принимает важный вид и делает движения бровями, приводящие меня в восторг. Она как будто подвергает своему детскому разбору то, что слышит, а затем дает вам на редкость удачные ответы. Я расскажу вам об одной ее черточке. Это было еще в Москве. Она пробыла около часа в моей комнате; моя мать наказала ее за это, не подумав о том, что я сам увел ее, и в то же время запретила ей говорить мне, за что она наказана. Я вхожу в кабинет матери, вижу, что малютка стоит в углу очень грустная и безмолвная; спрашиваю о причине этого; мать рассказывает мне целую историю о непослушании и своеволии; я этому верю, подхожу к ней и говорю ей несколько укоризненных слов. Она отворачивает головку, ни слова не говоря. Я ухожу из дома и возвращаюсь лишь очень поздно. На другой день, ранним утром, малышка приходит ко мне в комнату, спокойно садится ни мой стул, некоторое время молча смотрит на меня is внезапно обращается ко мне с таким вопросом:

   - Вы вчера поверили тому, что вам сказала обо мне маменька?

   - Да.

   - Ну, так вы были неправы, вот за что я была наказана... Я обещала этого вам по говорить, и я бы вам не сказала, если бы, вы не поверили маменьке.

   - Ты плакала, когда была наказана?

   Она гордо подняла свою головку и, прищурив глазки, проговорила: "О! нет". Потом, после минутного молчания или размышления, что у нее одно и то же, она прибавила:- Но я плакала, когда вы подошли ко мне в кабинете;.

   - А! так ты потому отвернула головку?

   - Это вы заметили, а того, что я плакала, вы не видели?

   - Должен признаться, нет.

   Она глубоко вздохнула, поцеловала меня и ушла.

   Клянусь вам, я ни слова не прибавил к тому, что она сказала, но если бы вы видели ее личико во время всего этого объяснения! На ном читалась вся работа ее мысли, борьба ее чувств. Она - белокурая и очень беленькая; глаза у нее серо-синие, отливающие в черное; зубки у нее настоящие маленькие жемчужинки. Она очень любящее и очень чувствительное существо; наряду с этим у нее плохая память или же вовсе ее нет, так что она едва знает азбуку. Уверяю вас, это очень странное маленькое создание, и я с интересом ее изучаю. Ей еще нет пяти лет.

  

   Сегодня у нас почтовый день, дорогой и добрый друг; следовательно, я отошлю вам это письмо, хотя оно, невзирая на мое обещание, нисколько не похоже на целый том. Но ведь вы - сама снисходительность, и я пошлю вам другое письмо в будущий вторник тем более что рассчитываю сообщить вам несколько хороших новостей. Здесь очень дурная погода, надеюсь, что у вас в Куртавнеле напротив, прекрасная: дождя нет, но небо серое и холодное, ветер idem {такой же (лат.).}, а в промежутках между порывами ветра слышится пронзительное чириканье синиц на березах; появление синиц, подобно отлету журавлей и диких гусей, предвещает холод. Кстати о журавлях, мы каждый день видим, как они правильными стаями медленно движутся к югу. Вы помните стихи из "Фауста":

  

   Wenn uber Flachen, uber Semi

   Der Kranich nach der Heimat strebt, {*}¹²

   {* Когда через равнины, через моря

   Журавль стремится на родину (нем.).}

  

   Употребление слова streben {стремиться (нем.).} весьма удачно, попробуйте-ка перевести его на французский!.. Ach ja - man slrebt nach der Heimath - meine Heimath isl nichl bier {К сожалению, да - на родину стремишься - мои родина не здесь (нем.).}.

   Я не знаю ничего торжественнее журавлиного крика, который словно падает вам на голову е облаков. Этот крик раскатист, звучен, могуч и очень меланхоличен. Он словно говорит вам: "Прощайте, жалкие людишки, не способные передвигаться с места на место; мы летим на юг, туда, где теперь будет хорошо и тепло. Вы же оставайтесь среди снегов и невзгод!.." Терпение!

   Я вам отправляю это письмо прямо отсюда; до сих пор я вам отсылал их через контору Языкова. Не знаю, исправно ля вы их получаете. Попробую. Нарочный ждет подокном. Это конюх моего брата, очень красивый парень, он весьма доволен, что исполняет это поручение, которое всегда приносит ему кое-что,- ступай, паренек, неси это письмо! А вы, дорогие мои друзья, будьте вполне уверены, что в тот день, когда я перестану нежно и глубоко любить вас, я перестану и существовать. Да благословит вас всех господь и да ниспошлет он вам счастье. С благоговением целую ваши руки. Будьте счастливы, благословенны и здоровы! Прощайте.

  

   P. S. Прилагаю листок березы, под которой я часто думал о вас. Это по-прежнему самое любимое мое дерево.

  

  

   С французского:

  

   Я только что получил ваше коллективное письмо из Куртавнеля¹, дорогие друзья мои, и начинаю с того, что прошу разрешения вас всех расцеловать. Давно уже я не бывал так живо тронут - право, вы слишком добры, все, сколько вас ни есть, и вы балуете меня, говоря мне столько милых вещей. Будьте уверены, что на вашу любовь я отвечаю обожанием и часто с волнением думаю о стольких добрых и благородных сердцах, которые оставил вдали. Спасибо за всё, что вы мне говорите, спасибо за каждое ваше письмецо, спасибо за ваши цветы, спасибо за всё! Обнимаю вас всех и прижимаю к своему сердцу! Да благословит вас бог тысячу раз! Я так рад был узнать, что вы собрались все вместе в общем гнезде, и стараюсь утешить себя в разлуке тем, что мысленно присоединяюсь к вашему счастью. Я вас очень люблю - и всё тут!

   Итак, вы наконец слышали "Сафо"², дорогая и добрая госпожа Виардо! Мне доставило живейшее удовольствие то, что вы говорите об этом произведении,- значит, наш друг настоящий, большой художник. Тысячу благодарностей за подробности - мое воображение принялось работать над ними. Не можете ли вы прислать мне ноты к фразе: "Отнеси тело верной возлюбленной", клянусь вам, что буду петь ее лишь сам себе. О, счастливая женщина, я завидую вам - впрочем, нет: зависть - дурное чувство - я бы хотел только разделить с вами наслаждение. А милый Шарль еще извиняется, что не пишет мне чаще, тогда как настоящий лентяй - это я... Скажите ему, что я очень люблю его и часто вспоминаю; чуть не каждую неделю вижу его во сне - это у меня много значит. Жду с нетерпением первого представления. Вот роль, над которой вы будете работать с любовью! Я чувствую, как вы создаете ее, днем и ночью, и тогда, когда вы разговариваете, и тогда, когда вы чем-либо заняты, и тогда, когда вы что-то слушаете - я видывал ne поглощенной подобным творчеством. Пусть ваша счастливая звезда ниспошлет вам высокое вдохновенье, пусть священный огонь вспыхнет в нужный момент! Надо, чтобы это было чем-то большим, нежели триумф - надо, чтобы это стало откровением и чтобы эта новая музыка явилась и стала известна миру благодаря смелому гению, которому сопутствует удача. Желаю вам всего этого; у меня есть предчувствие, что мои пожелания сбудутся. Не правда ли, вы будете сообщать мне о ходе вашей повседневной работы? Помните, что в этом - все мои музыкальные наслаждения и что в музыке всё то, что не Гуно, для меня сейчас совершенно беаразлично.

   Уже скоро месяц - да что я говорю! больше месяца, как вы живете в Куртавнеле - дней через десять вы покинете его - мм вернемся в город одновременно. Сейчас на моих часах восемь - у вас немногим больше шести - сегодня воскресенье. Что вы делаете в эту минуту? Я вижу вас всех за столом - вас много, вам весело, вы оживленно болтаете... Быть может, вы вспоминаете обо мне - даже произносите моя имя. Хорошо у вас. А я сижу один в моей маленькой комнатке и нишу вам это письмецо; на дворе очень холодно; брат с женой отправились в Мценск по делам; мать уехала сегодня в Москву. Я был на охоте сегодня утром; убил трех бекасов и одного глухаря... (кстати, я очень сожалею, что Сид обманул надежды Виардо, но видите ли: есть только одна единственная собака на свете, и это - Диана). Голова моя полна "Записками" г-жи Ролан³, которые я перечитывал в постели прошлую ночь,- и я думаю о ней, о Куртавнеле, о вас в особенности - о Сафо, напевая: "Благодарю, о Венера-покровительница!" Я думаю также о маленькой Полине, о ее путешествии, а затем и о множестве других вещей. На сердце у меня тяжело. Воспоминания теснятся толпою, многочисленные, ясные - но мимолетные; я не могу остановиться ни на одном из них... "Guarda e passa" {"Взгляни и пройди мимо" (итал.).}⁴. Время от времени встаю с места; хотелось бы "проехаться в Куртавиель", как вы это делали в Берлине, но не хватает решимости. Это так далеко, а {Далее зачеркнуто; момент} время моего возвращения так неопределенно... Ну, что ж, приходится терпеть; поговорим о другом.

   Если у вас найдется лишнее время, прочтите "Записки" г-жи Ролан. Не пугайтесь ее фразеологии в духе Руссо (не литературного таланта, не стиля следует искать у нее - она не претендует на них, хотя у нее и попадаются прелестные страницы), но оцените высокую душу и сильный характер, слитые с великой эпохой и ее борьбой, мужественно и достойно пронесенные до конца своего пути. Последнее письмо ее к Робеспьеру (неотправленное) - настоящий шедевр⁵. Кажется, я вам говорил уже об этом. В нем чувствуется такая энергия, такое спокойное презрение к смерти, такой неистребимый, но без напыщенности, энтузиазм, которыми но устаешь восторгаться.

   За исключением этих записок, я мало что пропитал за два месяца, проведенные в деревне. Немного было у меня времени и для работы, хотя работать я очень хотел. Приехав в Петербург и устроившись на всю зиму в какой-нибудь маленькой комнатке, я усердно примусь за дело. Намереваюсь мало где бывать; думаю даже, что едва ли часто буду ходить слушать итальянцев. Они бы только разбудили во мне воспоминания - да и к тому же, повторяю, музыка Гуно всецело завладела мною.

   Bu заметили, что я поставил номер на этом письме. Хочу делать это и дальше⁶.

   Скажите мамаше Гарсия, что мне физически невозможно было заехать повидать ее в Брюсселе⁷; я располагал всего часом времени... Передайте ей вместе с тем, что я искренно к ней привязан и надеюсь, что она чувствует некоторую симпатию ко мне, что я с сыновним уважением целую ее руки. Боюсь, что мой испанский язык уйдет от меня мало-помалу; впрочем, ее письмо я совершенно понял. А испанский marinero {моряк (исп.).}⁸ - почему не написал он мне ни словечка? Я также очень люблю его, и его жену - и всех - всех.

   Вспоминаю, что в одном из своих писем вы спрашивали меня, что представляет собою воспитанница моей матери⁹, порядочную особу или интриганку? Она ни то, ни другое - она не глупа, не зла, но бессодержательна и избалована; манеры отвратительные: нечто вроде жеманной гризетки, ленивой и вульгарной. Она только и мечтает поскорее выйти замуж. Пошли ей бог эту удачу, и пусть она будет счастлива по-своему! Моя мать очень охладела к ней; однако мне кажется, что она, как говорится, устроила ее судьбу - тем лучше!

   Хотите ли вы знать имя моей прежней любви, о которой я вам рассказывал три недели назад?- Ее зовут Лизой Шеншиной. Смешное имя, не правда ли? вроде Философова¹⁰. Говорю вам это, чтобы не было на свете ничего такого, чего бы вы не знали обо мне. И раз мы коснулись такой темы, я расскажу вам в двух словах о моей истории с матерью девочки¹¹. Я был молод... это было девять лет назад - я скучал в деревне и обратил внимание на довольно хорошенькую швею, нанятую моей матерью - я ей шепнул дна слова - она пришла ко мне - я дал ей денег - а затем уехал - нет и всё - как и сказке о волке. Впоследствии эта женщина жила как могла - остальное вы знаете. Всё, что я могу сделать для нее - это улучшить ее материальное положение - это мой долг, и я буду исполнять его - но даже увидеться с ней для меня было бы невозможно. Вы - ангел во всем, что говорите и думаете - но - повторяю: я могу только избавить ее от нужды, И я буду это делать. Что касается девочки, то надо, чтобы она совершенно забыла свою мать, но мы еще поговорим с вами обо всем этом. Боже мой! как вы добры! и какое доставляет облегчение исповедоваться вам! Дайте мне, прошу вас, ваши дорогие, благородные руки, чтобы я мог с благоговением их поцеловать.

   Я начал свое письмо с того, что обнял всех вас; окончу его тем же. Придите ко мне все, милые, добрые друзья мои, чтобы я обнял вас изо всех сил. Госпожа Гуно, вы были очень добры, написав мне¹², - низко кланяюсь вам в знак моей признательности. Прощайте, дорогие, добрые мои; будьте счастливы и благословенны.

   А что касается вас, милостивая государыня, то пусть всё, что есть на свете хорошего, будет вашим. Нежно целую ваши руки и остаюсь ваш

  

   Tausend Dank fur die lieben Niigcl; ich schicku etwas von meinem Haar, Ich bitte nm cin Blnmenblatt, un ter dem Fusse getragen.- Ich kusse die lieben theueren Fusse {Тысяча благодарностей за милые ногти; взамен посылаю вам свои волосы. Прошу вас прислать мне лепесток из-под вашей ноги. Целую милые, дорогие ноги (нем.).}.

   P. S. Адресую вам это письмо на улицу Дуэ; несколько дней назад я послал другое на имя В<иардо>¹³.

  

   С французского;

   Дорогая и добрая госпожа Виардо,

   Пишу вам второпях несколько слов, чтобы сообщить о своем завтрашнем отъезде (сегодня у нас почтовый день). Послезавтра, если всё будет благополучно, думаю быть в Москве - или, в крайнем случае, в пятницу. Я получил, ваше второе письмо из Куртав-нсля (с письмом Гуно), в ответ на которое я должен многое сказать. Сделаю это в Москве. Вы, вероятно, заметили по последовательности моих писем, что я получил все ваши, включая No 10, за исключением No 5, которое, к сожалению, пропало¹. Я не ездил в Дюбовшу², хотя мне очень хотелось. Я был вынужден оставаться здесь, чтобы окончательно устроить дела моего брата, и только вчера с этим разделался. Слава богу, теперь он вполне независим и спокоен; я уступил ему свою половину Тургенева, и теперь он владелец небольшого прелестного имения, которое в удачный год может приносить ему до 20-ти тысяч франков. Временно я поручил ему управление Любовшей; зимой работы не бог весть сколько: недели через две поля уже оденутся в снежный саван; я послал тамошним крестьянам денег, чтобы они могли в течение целого дня пить за свое и за мое здоровье. Думаю поехать туда в мае будущего года - и пробыть там с месяц. Зиму же я целиком проведу в Петербурге, где буду через неделю, так как в Москве предполагаю остановиться только на два дня. Надо торопиться; последний пароход в Гавр отправляется 20-го октября по старому стилю³. Я проведу зиму в Петербурге, весну и лето в деревне и буду очень счастлив, если.,. ничего, ничего, молчание - как говорит гоголевский сумасшедший⁴.

   А теперь - прощайте до Москвы. Я покидаю деревню, где пробыл два месяца, так часто думая о вас. Вы знаете, что где бы я ни был, нет сердца более преданного вам, чем мое. Спасибо за все ваши дорогие, добрые, очаровательные письма - они мне очень, очень помогли; спасибо за все ваши добрые дела, за всё... С глубокой нежностью и почтением целую ваши руки, опускаюсь для этого на колени. Доброго Виардо целую в обе щеки, целую Шарля, целую всех. Да благословит всех вас бог!

   P. S. Мне надо вам на многое ответить. Сделаю это в Москве. Я рад, что Сид оказался хорош. Что касается Дианы, то она великолепна! Она едет со мной. Вчера у меня была самая удачная охота за весь год. Я убил 24 бекаса и 2-х зайцев!!

  

   С французского:

  

   Вот уже третий день как я в Петербурге, дорогая и добрая госпожа Виардо; на две подели ближе к вам. За 48 часов, которые я промел в Москве, у меня было столько дел, что написать вам хоть одно слово оказалось невозможным, и пришлось отложить это удовольствие до приезда сюда. Трудно сказать вам, как я был счастлив найти здесь второе большое письмо из Куртавнеля¹; все вы ангелы, которых я нежно обнимаю. Мне надо вам столько сказать, а времени у меня так мало, что я немедленно перехожу к самому спешному - я взял с собой малышку и теперь выбиваюсь из сил, чтобы отправить ее самым надежным способом. Побегав и туда и сюда, я откопал, наконец, некую г-жу Робер, француженку, которая возвращается в Париж и соглашается взять на себя заботу о ней - но она, к несчастью, уезжает в будущую субботу пароходом в Штеттин - и я едва смею надеяться на то, что смогу окончить здесь все необходимые приготовления, выполнить все формальности. Однако если я не отправлю ее сейчас, то - давайте договоримся - она уедет на пять дней позже пароходом, идущим на Гавр, если только на такое путешествие согласятся². В любом случае, на это письмо смотрите как на извещение о приезде этой г-жи Робер с малышкой. Эта дама не собирается делать остановок в пути - и будет в Париже черев две недели. Я вручу ей письмо для вас, где сообщу о наших с ней условиях³. Вы будете так добры одолжить мне 2-3 сотни франков до Нового года - не правда ли? Сейчас у меня не слишком много денег. Перейдем теперь к характеру малышки. Об этом я поговорил бы с вами и не ожидая ваших вопросов. Но от всего сердца благодарю вас за вашу заботливость. Три дня я провел с ней в дилижансе с глазу на глаз - и вот что мне, кажется, удалось подметить: она необычайно смышлена, с твердым и уже сложившимся характером, в ней много лукавства и наблюдательности; боюсь только, что ей недостает сердечности. Я думал найти робкую и дурно воспитанную маленькую дикарку - а нашел спокойное и почти дерзкое существо, выросшее среди старух, баловавших ее не как собственного ребенка, а как некое создание низшего порядка, которым хотят позабавиться.- Она уже умеет нравиться - втираться в доверие; при своей замечательной смышлености, она очень скоро поняла и оценила свое положение; вы представляете себе все эти удобные и почти необходимые недостатки, которые она спокойно усвоила и которые развились в ее маленьком эгоистичном мозгу. Дай бог, чтобы новая жизнь, в которую ей предстоит окунуться,- с ее условиями, столь отличными от прежних,- оказалась бы возродившей ее купелью! Но не следовало бы ее баловать - это так легко сделать! Я открыл в ней настоящую страсть к музыке - это всегда хорошая гарантия многих хороших вещей. Но никогда еще так глубоко, как сейчас, не чувствовал я, как преступно сходиться с женщиной, тебе чуждой. Все эти дурные и неведомые свойства вдруг перемешиваются с иными... Словом, надо постараться искоренить зло, пока еще не поздно. Если чье-либо воспитание было когда-нибудь начато плохо - так это, конечно, воспитание этого бедного маленького существа; она видела только зло, и ее разум развился в ущерб ее сердцу: я содрогнулся, услышав однажды, как она весьма хладнокровно сказала, что "ни к кому но чувствует жалости - потому что и ее никто не жалел".- "Ну, я если бы ты увидела, как кто-то страдает?" - "Ну и что же? Я жалею только себя", И потом добавила тоном, очень странным для 8-летней девочки: "Я мала, но повидала свет, я всё знаю - я всё видела". Так что, признаюсь вам, я но думаю, чтобы ей можно било (без предварительного испытания) общаться с вашей Луизой; повторяю - это маленькое создание надо снасти - и я очень рассчитываю на тот полный переворот, что ей придется пережить. Там она, по крайней мере, перестанет дышать воздухом передней, в котором до сих пор жила... И, может быть, когда она увидит доброе отношение к себе, то ее смышленость, еще раз повторяю, более чем замечательная, подскажет ей, что надо быть тоже доброй, и со иссушенное и сжавшееся в комок сердце воспрянет и разовьется именно в силу того, что до сих пор его сковывало - в силу ее ума.

   Я распоряжусь изготовить ей скромное дорожное платье; в остальном уповаю на вас и добрую и дорогую г-жу Гарема. Кстати, г-жа Гарсиа весьма несправедлива, когда пишет мне, что я никогда не вспоминаю о ной в письмах к вам; не думаю, чтоб я послал вам хоть одно письмо, не передав ей привета. Однако ей лично я должен письмо на испанском языке - и на этой неделе надеюсь погасить этот долг. Буду снова писать вам в четверг. Малышка уезжает в субботу, si Dios quiere {если богу угодно (исп.).}. Что касается ее фамилии, то я, право, но знаю, какую выбрать: надо что-то простое и французское. Дюмон, Дюран. Найдите что-нибудь и дайте ей - будьте ее крестной матерью во всем. Я, кажется, сообщил вам ее возраст; она родилась 13 мая 1842⁴. Паспорт у нее будет русский, на имя Пелагеи Ивановой. Не буду говорить вам о моей благодарности: для нас с вами это слово не имеет значения; но вы знаете, что можете рассчитывать на мою полную, совершенную, вечную преданность, вы знаете, что можете потребовать у меня мою жизнь, и я буду счастлив вам ее отдать. Говорю вам так и знаю, что вы этому верите...

   Приходится кончать письмо, не дойдя до низу 4-й страницы; отправляюсь к генерал-губернатору по паспортному делу. Я напишу вам еще раз в четверг и, если богу будет угодно - длинное письмо: поговорю с вами о "Сафо" и тех изменениях, которые, признаюсь, не слишком меня убеждают. А пока тысячу раз всех вас благословляю и благодарю. Я нанял две комнаты в 3-м этаже на Невском проспекте, у Аничкова моста, в доме Лопатина⁵, над конторой Языкова. Продолжайте писать мне по прежнему адресу⁶ - ваши письма исправно до меня доходят. Я собираюсь работать но покладая рук. Прощайте - до четверга; обнимаю вас всех, Виардо, м-ль Берту, Гуно, г-жу Гуно, г-жу Гарсиа, г-на и г-жу Сичес - как только я буду немного свободнее, напишу каждому в отдельности. Что же касается вас, то я падаю к вашим погам и целую край вашего платья. Будьте счастливы и благословенны - до четверга.

  

  

   В последние дни я так занят, дорогая и добрая госпожа Виардо, что в моем распоряжении всего лишь несколько мгновений; я обещал редакторам "Современника" вручить то, над чем я сейчас работаю,- и должен сдержать слово¹. Тем но менее, мне хочется сегодня пожать нам руку и сказать, что и сегодня, как всегда, вся моя жизнь принадлежит вам. Вы здоровы - не правда ли? Вы счастливы, веселы и довольны - да благословит вас небо тысячу раз!

   Малышка уезжает послезавтра². Все в порядке - г-же Робер уже заплачено вперед.

   Во вторник я был у графа Михаила Виельгорского. Видел там графа Матвея, который едва протянул мне кончики пальцев - и едва осведомился о вас. С него, по-видимому, этого уже достаточно. Граф Михаил очарователен. Я встретил там также Степана Гедеонова, который совсем не изменился. Нага разговор длился лишь мгновение. Решительно - мы не симпатизируем друг другу. Вообще говоря, граф Михаил - личность ярко и щедро одаренная, которая могла бы сделаться совсем не тем, чем стала. Он очень учен, но но видно, чтобы придавал этому особое значение. Вот одно из его словечек: во вторник при нем говорили о великом множество замечательно талантливых русских людей, умерших от пьянства - сожалели об их печальной участи,- граф Михаил поднимается и убежденно восклицает: "Ну что ж, господа, это прекрасная смерть!" Не правда ли, как это на него похоже?

  

   Вторник.

   У меня ужасно болит спица и ухудшилось зрение, потому что все эти дни и слишком много писал, мой дорогой и добрый друг, я едва могу сказать вам пару слов, но моя работа, слава богу, окончена и отдана но назначению. Это не письмо, а записка, набросанная второпях, чтобы сообщить вам о том, что маленькая Полина уехала вчера в 6 ч. вечера с г-жой Робер и ее дочерью. Я ее проводил. Расставаясь, она много плакала. Г-же Робер я передал письмо для вас³, в котором прошу вас вручить ей 50 франков в качестве вознаграждения. Думаю, что этого достаточно, ведь я дал ей 400 франков на дорогу, а она не истратит из них и двух третей. У малышки почти нет платьев; однако благодаря заботам доброй г-жи Тютчевой она очень тепло одета. Я рассчитываю на вас. Вы любезно одолжите мне средства, нужные для начала, 500 франков я вышлю вам до Нового года. В следующем письме, то есть в субботу, я поговорю с вами о ее характере и т. д.- сейчас у меня нет на это времени. Поскольку почта движется скорее, чем путешествующие, то вы получите это письмо за два или три дня до приезда малышки в Париж. В субботу я пошлю вам послание на 6 страницах. Мне надо вам многое сказать. Сейчас у меня и у малышки есть только время упасть к вашим ногам - и горячо и нежно их облобызать. Бог да благословит вас тысячу раз, дорогой, дорогой друг, вас и всех ваших. До субботы.

  

  

   С французского:

   Вот вам, дорогая госпожа Виардо, маленькая Полина¹. Записку эту вам передаст г-жа Робер, которая любезно взяла на себя заботу о девочке. Я вручил ей 400 франков (100 руб. сор,) на путевым расходы и прошу нас дать ей от моего имени еще 50 в знак благодарности. Вы будете так добры сообщить мне об ее приезде. От глубины души заранее благодарю вас за доброе отношение к малышке; могу только снова повторить уверение в моей полной и совершенной преданности вам. Напишу вам завтра: это только записочка, которую я вручаю г-же Робер. Будьте счастливы; и да благословит небо каждое мгновение вашей жизни.

  

  

   Моя дорогая и добрая госпожа Виардо, tbeuerste, liebste, beste Frau {самая дорогая, самая любимая, лучшая из женщин (нем.).}, как вы поживаете? Дебютировали ли вы уже? Часто ли думаете обо мне? Нет дня, чтобы ваш милый образ не возникал предо мной сотни раз; нет ночи, чтобы я но видел вас во сне. Теперь, в разлуке, я чувствую больше чем когда-либо силу уз, скрепляющих меня с вами и с вашей семьей; я счастлив тем, что пользуюсь вашим расположением, и грустен оттого, что я так далеко от вас! Прошу небо ниспослать мне терпение и не слишком отдалять тот тысячу раз благословляемый заранее момент, когда я вас снова увижу.

   Работа моя для "Современника" окончена и удалась лучше, чем я ожидал. Это еще один рассказ в добавление к "Запискам охотника", где я изображаю, слегка его приукрасив, состязание двух певцов, на котором я присутствовал два месяца тому назад¹. Детство всех народов сходно, и мои певцы напомнили мне Гомера. Потом я перестал думать об этом, так как иначе перо выпало бы у меня из рук. Состязание происходило в кабачке, и там было много своеобразных личностей, которые я пытался нарисовать в духе Тенирса... Чёрт побери! какие громкие имена я привожу каждую минуту! Дело, видите ли, в том, что нам, мелким грошовым литераторам, чтобы помочь нам двигаться, необходимы костыли. Одним словом, мой рассказ понравился - и слава богу! - Кстати, я разыскиваю музыканта, который бы мне положил на ноты голошенье, и, как только это будет сделано, я пошлю его вам.

  

   Суббота, 28 октября.

   Сегодня - день моего рождения, и вы легко поймете, что я не мог пропустить его, не протянув вам обе руки. Сегодня я вступаю в 32-й год²... Старею! Сегодня ровно семь лет, как я в первый раз встретил вашего мужа у майора Комарова³ - помните ли вы это смешное существо? В будущий вторник исполнится 7 лет с тех пор, как я в первый раз был у вас⁴. И вот, мы остались друзьями и, кажется, хорошими друзьями, И мне радостно сказать нам по истечении 7 лет, что я ничего но видел на свете лучше вас, что встретить вас на своем пути было величайшим счастьем моей жизни, что моя преданность, благодарность и привязанность к вам ни имеют границ и умрут только вместо со мною. Да благословит вас бог тысячу раз! Прошу его об этом на коленях и молитвенно сложив руки. Вы - всё, что есть самого лучшего, благородного и милого мне на земле.

   Сегодня вечером большое собрание друзей у Тютчева для празднования моего и его дня рождения: мы родились в один и тот же день. Это милейший человек, и я люблю его всем сердцем, равно как и его жену. Кстати, вы не забудете справиться, возможно ли устроить то, о чем я просил для них?⁵

   Маленькая Полина, должно быть, находится в данный момент на пути из Варшавы в Берлин⁶. Надеюсь, что она приедет здоровой. О ее характере мне мало остается прибавить к тому, что я уже сказал: думаю только, что она более восприимчива, чем я считал раньше; за две недели своею пребывания у Тютчевых она, по-видимому, сильно изменилась к лучшему. Пока я не чувствую к ней большой нежности; может быть, это придет позднее. Но я твердо решил с этого времени делать для нее всё, что будет от меня зависеть.

   Мне надо внести поправку в то, что я писал вам в последнем письмо⁷: вчера утром я был у графа Михаила Виольгорского и видел там Матвея; оба они живо интересуются вами, засыпали меня "опросами о вас, о Фидес⁸, о ваших намерениях и т. д. и т. д. Я много говорил о вас, а также о Гуно, который может теперь считать, что в России у него двумя друзьями и почитателями больше. Граф Михаил просил меня умолить его прислать им что-нибудь (например, "Sanctus" или "Requiem"); они берутся исполнить присланное при помощи всех тех огромных средств, которыми располагают⁹. Скажите об этом два слова Гуно - отчего бы ему не сделать этого? Он может быть уверен, что предпринято будет всё для достойного осуществления его замысла. Мне кажется, что в Англии ничего подобного не было - вы бы мне рассказали об этом. Петербург не стоит Лондона в музыкальном отношении, но тем не менее здешняя публика заслуживает внимания - вы об этом кое-что знаете...

  

   Только что получил ваше письмо ¹⁰, дорогая и добрая госпожа Виардо. Как грустно мне стало от него! У вас болят глаза и невралгические боли в ухе снова вернулись, бедный дорогой друг, и за что вы страдаете? Если бы я только мог взять на себя ваши страдания, с каким удовольствием, с каким наслаждением я бы это сделал! Хочу надеяться, что это письмо застанет вас уже оправившейся; но я буду спокоен лишь тогда, когда вы сами сообщите мне об этом. Ну, успокойте же меня поскорее! С сегодняшнего утра я не могу думать ни о чем другом, кроме этого ужасного дня в Париже, когда вы так измучились... Я бы охотно дал себе отрезать руку, если б это могло помочь вам; право, я сердит на себя за то, что здоров, в то время как вы страдаете. Выздоравливайте скорее, бедный дорогой друг, и сообщите мне об этом немедля. То, что вы рассказываете в своем письме о приеме, который вам оказал оркестр, о г-же Унгер, доставило бы мне гораздо больше удовольствия, если бы дурные известия не испортили его. Они отнимают у меня мужество говорить о чем-либо другом. Все-таки скажу вам, что я занят сейчас сочинением одноактной комедии для одной талантливой актрисы, некоей г-жи Самойловой¹¹. Я не видел еще ни одной своей комедии на сцене - бенефис следует за бенефисом, почти без перерыва, и потому появляются всё новые пьесы; но одна из моих комедий объявлена на послезавтра¹². Я вам сообщу свое личное впечатление от нее. Другая комедия, в пяти действиях, посланная сюда и запрещенная цензурой, пользуется сейчас довольно большим успехом в салонах¹³. Завтра я начну новое письмо, No 1, и буду просить бога, чтобы число писем не дошло до 50. Но главное, выздоравливайте поскорее. Mein Gott, ich mociite mein ganzes Leben als Teppich unter Ihre lieben Fusse, die ich 1000 mal Misse, breiten {Боже мой, я бы хотел всю мою жизнь расстелить, как ковер, под вашими милыми ногами, которые целую 1000 раз (нем.).}. Тысяча приветов всем, а что касается вас, Sie wisseri dass ich Ihnon ganz und gar angehore {Вы, знаете, что я принадлежу вам весь и навсегда (нем.).}. Обнимаю Гуно. Будьте все счастливы и довольны.

  

  

   С французского;

   Willkommen, theuerste, liebste Frau - nach siebenjahriger Freundschaft - willkommen an diesem mir heiligen Tag {Привет вам, самая дорогая, самая любимая женщина, в семилетнюю годовщину нашей дружбы, привет вам в этот священный для меня день! (нем.).}! Дай бог, чтобы следующую годовщину этого дня мы могли провести вместе и чтобы и через семь лет наша дружба оставалась прежней. Я ходил сегодня взглянуть на дом, где впервые семь лет тому назад я имел счастье говорить с вами. Дом этот находится на Невском проспекте, напротив Александринского театра¹; ваша квартира была угловой,- помните ли вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний столь Же дорогих, как те, что связаны с вами... мне приятно ощущать в себе, спустя семь лет, всё то же искреннее, глубокое, неизменное чувство к вам; влияние его на меня благотворно и живительно, как яркий луч солнца; какой я счастливец, если заслужил, чтобы отблеск вашей жизни смешивался с моей! Пока живу, буду стараться стать достойным такого счастья; я начал уважать себя с тех пор, как ношу в себе это сокровище. Вы знаете - то, что я вам говорю, истинная правда, насколько может быть правдиво человеческое слово... надеюсь, что вам доставит некоторое удовольствие чтение этих строк... а теперь позвольте мне упасть к вашим ногам.

  

   Дорогая и добрая госпожа Виардо, прошла целая неделя, в течение которой я не прибавил ни строки к этому письму; прогау у вас за это тысячу рай прощения. Ведь не извинение же в самом деле то обстоятельство, что я был, да и сейчас еще необычайно занят вей дто время; все занятия в миро должны отступить на второй план, когда речь идет о письме к вам. Вновь падаю к вашим йогам, прошу простить меня und mir erlanben, diese lieben Fusse, diese Fiisse, denen meine ganze Seele angehort, als Zeielien der Verzeihimg, aui das inbrunstigste zu kussen {и позволить мне в знак прощения горячо поцеловать эти милые ноги, эти ноги, которым принадлежит вся моя душа (нем.).}.

   Подо сказать вам, что я взялся написать маленькую одноактную комедию для г-жи Самойловой²? Я должен сдать ее в будущий вторник, т. е. через неделю, и мне придется усиленно работать, чтобы успеть это сделать. Сюжет я расскажу вам, как только у меня будет немного больше свободного времени. Жду с нетерпением известий о возобновлении ваши выступлений в "Пророке"; молю небо избавить вас поскорее от' боли в глазах и невралгии; ему бы следовало сделать вашу жизнь столь же приятной, как "травяной покров". Эта последняя фраза напомнила мне о Гуно, которого я сердечно обнимаю; скажите ему, чтобы он но забыл прислать сюда "Sanctus", a мне лично - сделанные его мелким почерком копии "Чокнемся", "Старого фрака", "Вечного жида" и "Венеции"³. Если он хочет, я оставлю их исключительно для себя; если нет, буду продолжать вербовать ему сторонников. Граф Виельгорский уже без ума от него благодаря "Долине"⁴. Если бы вы еще прислали мне копию "Худиты" и двух или трех других мексиканских песен⁵, то я бы благодарил вас, целуя каждый хорошенький пальчик вашей прекрасной руки столько раз, сколько будет нет.

   Маленькая Полина, должно быть, уже в Париже, если с ней ничего не случилось дорогой; заранее благодарю вас за ласки, которые вы подарили ей, и за все добрые дела, которые вы ради нее совершите. Повторяю вам: единственное, что я сказал ей при расставании, было то, что она должна поклоняться вам, как своему божеству. В этом она не будет одинока; но ей особенно следует думать о вас не иначе, нежели молитвенно сложив руки и преклонив колени Ich bitte Sie, erlauben Sie ihr Ihre Hande recht oft zu kussen. Denken Sie, dass wenn es auch nicht meine Lippen sind, so sind es doch Lippen, die mir nahe stehen. Und seien Sie tausendmal gesegnet {и Прошу вас, позволяйте ей очень часто полопать ваши руки. Думайте о том, что если это и не мои губы, то всё же губы близкие мне, И будьте тысячу раз благословенны (нем.).}

  

   Суббота, 11/24 ноября {Так в подлиннике.}.

   Дорогая и добрая госпожа Виардо, meine theuerste, beste Freundinn {мой самый дорогой, лучший друг (нем.).}, только что получил ваше милое письмо, написанное на другой день после "Пророка"⁶. Вы не можете себе представить, в какое восхищение привело меня ваше триумфальное возвращение, браво, господа парижане! Ваш упрек, что я нишу вам недостаточно часто, заставил меня покраснеть, и я обещаю теперь не пропускать ни одной недели, не посылая известить о себе. Как! Неужели вашим бедным милым глазам еще не лучше? Напишите же мне поскорее, что они уже совсем поправились. Я очень рад, что вы подружились с г-жой Унгер; я часто говорил вам о ней как о единственной певице, которая произвела на меня глубокое впечатление - до нас. Спасибо также за все подробности о нашей любимой дочери Сафо⁷ - да ниспошлет ей небо всяческое благополучие! Кстати, во вторник напишу Гуно, или пусть меня навсегда считают забывчивым и неблагодарным другом.

   Надо сказать, что я никогда но был так занят, как теперь. Никогда до сих пор я но знал, что такое спешная, срочная работа. А между тем она должна быть исполнена: на меня рассчитывают. Последние два отрывка "Записок охотника", появившиеся только что в "Современнике", имеют большой успех⁸; говорю вам это, зная, что это вас интересует. Я не оставляю мысли собрать все эти рассказы и издать их в Москве⁹. Вы мне еще ничего по ответили на мою просьбу относительно посвящения; надеюсь, что вы не захотите отказать мне в этом счастье, тем более, что для публики будут стоять только три звездочки¹⁰. Я довольно часто встречаю графов Виельгорских, которые оба очень вас любят. Здешняя итальянская опера дышит на ладан. Марио капризничает и почти не поет; м-ль Перемани фальшивит больше обыкновенного. Тамберлик здесь не в голосе (кажется, причиной этому является почти постоянное расстройство желудка), Тамбурини лает, а другие - еще того хуже¹¹. Я ходил слушать "Вильгельма Телля", которого они изуродовали. Особенно плох и малочислен хор. Но что за музыка!¹²

   Вот я и дошел до конца страницы, а начинать новую некогда. Но как только вновь освобожусь, а это случится в начале будущей недели, клянусь послать вам огромное письмо. Пока же будьте все здоровы. Тысяча приветов всем. Und Ihnen kuss ich die Fusse stundenlang. Tausend Dank fur die lieben Nagel {А вам и бесконечно целую ноги. Тысяча благодарностей за милые ногти (нем.).}.

  

   Es ist schon large her, dass Sie mir schriftlich Ihre Hande zu kussen nicht geben... Warum? Bitte, im nachsten Brief lassen Sie mich Ihre Fusse kussen {Давно уже в ваших письмах вы мне не давали рук для поцелуя... Почему? Пожалуйста, в ближайшем письме позвольте мне поцеловать ваши ноги (нем.).}.

  

  

   С французского:

   Могу вам написать второпях лишь два слова: я только что получил письмо о известием, что моя мать при смерти, и сегодня же вечером еду в Москву¹. Напишу вам в день приезда. Придется, вероятно, пережить очень тяжелые минуты и разрешить много трудных вопросов. Дайте мне обе ваши руки, чтобы я мог почерпнуть бодрость в их крепком и дружеском пожатии. Прощайте, да благословит вас небо тысячу раз. Через три дня напишу вам из Москвы.

  

   Р. S. Пишите мне по тому же адресу, в Контору Языкова.

  

  

   С французского:

   Дорогая и добрая госпожа Виардо!

   Я приехал сюда вчера вечером¹ и не застал уже мать в живых; она умерла в прошлый четверг, в тот самый день, когда меня известили о ее болезни. Мой брат здесь со своей женой. Напишу вам завтра - сегодня я слишком взволнован. Хотелось только сообщить вам это известие и пожать вам руку так крепко, как только могу. До завтра. Да хранит и благословит вас небо.