утра безболезненных - и я примусь за переписку. Ужасно хочется сделать что-нибудь для бедного "Современника" - а то, право, на нас все будут пальцами указывать8. Но если болезнь бросит меня по возвращении в Петербург - вот когда я примусь работать! Ты увидишь! Боже мой, как мне хочется поскорее в Россию! Довольно, довольно, полно!
До скорого свидания, милый друг. Повторяю тебе - не сомневайся во мне, как я в тебе не сомневаюсь. Ну, а иногда друг на друга посетовать можно - с кем это не случается. Кланяюсь всем друзьям-приятелям - а тебя обнимаю.
P. S. Адресс мой: au château de Courtavenel, près de Rozoy-en-Brie - Seine-et-Marne. Подтверди братьям Кол-басиным то, что я просил Дружинина передать им - а именно, что я непременно желаю иметь квартиру с 15-го октября - т_е_п_л_у_ю9.
12 (24) августа 1857. Куртавнель
... demande en même temps s'il pouvait venir en redingote - (son habit êtant restê à Paris) - j'ai cru pouvoir lui dire que sa redingote ne vous effaroucherait pas.- Nous voici donc attendant un mot de vous; - seulement, nous ne pourrions pas venir le 1, le 2 ou le 3 septembre - car Feth (le poète) se marie le 2 à Paris et je suis son garèon de noce2.
Voici mon adresse: au château de Courtavenel, près de Rozoy-en-Brie, Seine-et-Marne.
Je dis mille choses à tous les vôtres et vous prie de croire à mon entier dêvousment.
14 (26) августа 1857. Куртавнель
Я получил Ваше письмо из Дрездена, любезный Толстой, и от Фета, недавно приехавшего в Париж, узнал, что Вы проехали через Петербург и, вероятно, уже давно находитесь в деревне1. Я очень был бы Вам благодарен, если б Вы написали мне слова два о том, как Вы нашли Вашу сестру, как живете теперь, как ее здоровье и Ваше, как Вы свиделись с Николаем Николаевичем и т. д.- Я нахожусь пока в деревне у г-на Виардо, на днях еду в Париж для того, чтобы быть шафером на свадьбе Фета - а недели через три или четыре (никак не более) -возвращаюсь в Россию.- Фет сияет счастьем - дай бог ему продолжать так, как начал - и мне кажется, что у него есть шансы - его невеста, кажется, добра и, по крайней мере, не будет его мучить2.- С Боткиным я провел целый день в Париже; нашел его очень постаревшим, но исполненным тишины, идеализма и кротости. Он очень Вас любит и интересуется всем, Что касается до Вас идо Вашего семейства. Я убежден, что Ваши мечтания о хорошем житье вместе с сестрой и братьями сбылись и сбываются; Вы знаете мое мнение о теперешнем положении Марии Николаевны - я уверен, что она отдохнет и успокоится. Скажите ей, что я часто думаю о ней и что, если бы желания могли осуществляться, она была бы совершенно счастлива. Спросите ее, получила ли она мое письмо, посланное из Зинцига3.
Если Вы не замедлите ответом, то Ваше письмо меня застанет еще здесь. Впрочем, адресуйте лучше в Париж, poste restante. Если Вы почувствуете себя в ударе, опишите мне Ваше житье.
Здоровье мое так себе... впрочем, что говорить обо мне?
Поклонитесь от меня М<арье> Н<иколаевне>, Вашим братьям, особенно милейшему Н<иколаю> Н<иколаевичу>.
Видели ли Вы "Современников"4 в Петербурге?
15 (27) августа 1857. Бельфонтен
Je suis arrivê ici à 11 V2 h., après une très facile traversêe, et j'ai trouvê le prince arrivê de Russie de la veille2. Il compte faire l'ouverture de la chasse le 4 septembre et il nous engage dès le 3 pour trois ou quatre jours. Il paraît qu'il y a immensêment de gibier (j'ai parlê à son garde): perdrix, lièvres, lapins, faisans, chevreuils. Il faudra, d'après ce qu'il dit, dêtruire 3 à 400 lièvres,- les voisins se plaignant beaucoup; le reste à l'avenant. On m'a prêparê deux chiens, que je vais essayer, et j'espère en acheter un. Voici donc comment s'arrangera l'affaire: je reviendrai à Courtavenel le 29 ou le 30; et le 3, nous partirons ensemble. On arrive à Melun à 10 h. et le chemin de fer repart à 10 h 1/2. C'est très commode.
Mille choses à tout le monde et à revoir.
Середина августа ст. ст. 1857. Куртавиель
Милая графиня, я недавно (не более десяти дней тому назад) получил письмо Ваше, писанное 25-го июля. Прежде всего благодарю Вас за то, что Вы, в тогдашнем Вашем положении, вздумали - или нет - подумали написать мне. Вы недаром полагаетесь на мою дружбу; действительно - я останусь Вашим другом, пока буду жив. - Вы уже теперь, вероятно, давно свиделись с Вашим братом Львом1; он Вам всё рассказал и сообщил; признаюсь, я не без зависти думаю о Вашем житье-бытье вместе - и милый Николай Николаич мне так и видится с своей трубкой, шахматами, неизменным хладнокровием и ласковым взглядом. Надеюсь провести несколько дней в Вашем кружке в Москве зимой. Меня особенно порадовала в Вашем письме спокойная твердость, с которою Вы взглянули на Ваше положение и на Ваше будущее. Это положение довольно затруднительно - но оно не ложно - это главное. Детки Ваши славные - с ними Вам больших хлопот не будет. Главное затруднение - будет ли прошедшее чисто и навсегда отрублено? Надобно постараться определить эти отношения теперь же - и раз навсегда. В этом случае я опять-таки больше всего надеюсь на Ник<олая> Ник<олаевича> - Лев Ник<олаевич> - поэт; он за всё берется слишком быстро и живо - и выдержки в нем до сих пор не было. Также надобно позаботиться хорошенько о Вашем здоровье.
Жизнь на берегу Снежеди2 с ее смеющейся (извините выражение) пошлостью и глухонемыми скорбями не могла не разрушать Вас понемногу; всё это надобно сбросить - навсегда.
Я надеюсь увидеть Вас скоро - а именно за несколько дней до Тульских выборов, на которых я непременно буду присутствовать. Если я застану Л<ьва> Н<иколаевича> в Петербурге, то я увезу его с собою.
О себе больше говорить не буду; до сих пор мне было худо - но, может быть, еще не всё для меня кончено, хотя я всё это время {Окончание письма утрачено.}
21 августа (2 сентября) 1857. Куртавнель
Любезный друг Боткин и прочие добрые друзья!
1 Прежде всего всем вам привет и пожелания всего хорошего.- Не могу еще назначить с точностью дня, когда я отсюда выеду в Париж - но долго это не продолжится - никак не позже будущей недели в четверг. Однако, так как тебе деньги могут понадобиться, высылаю тебе теперь же une traite от Виардо на его банкира в 300 франков с моею благодарностью.- Всех я вас обнимаю и кланяюсь; а Гончарову повторяю - что его "Обломов" вещь отличная - но требует необходимых сокращений, тем более что этот ряд диалогов и без того несколько может утомить
2.- Остальные переговоры и т. д. до личного свиданья.
29 августа (10 сентября) 1857. Париж
J'avais tlit hier à votre commis que je Tiendrai à Paris demain à 10 h. dn matin - mais je crains que cela ne me soit impossible. J'ai êcrit en consêquence à Delaveau qu'il vienne chez moi le
dimanche et nous nous rendrons chez vous. Vous n'y serez pas, mais tous pouvez laisser vos instructions à votre commis, auquel je remettrai les 600 fr, que je tous dois. Il m'a promis de tenir les dernières êpreuves prêtes. Nous en ferons la rêvision sêance tenante - et le livre pourra paraître dès que vous le jugerez convenable.
1 Agrêez l'assurance de mes sentiments distinguês.
Paris.
Ce 10 sept., vendredi.
8 (20) сентября 1857. Куртавнель
Вообрази себе, милый друг, что эта ничтожная ранка в ноге до сих пор не дает мне ходить! Я попал в мускул и проколол его - он и разболелся. Доктор уверяет, что дня через 3, 4 я буду совсем здоров - но до сих пор я сижу на диване, и о поездке в Париж и думать нечего. Это очень досадно: во-1-х, я Иванова не увижу1, а во-2-х и в главных - я с тобой, пожалуй, не прощусь2. Мне это ужасно неприятно - но делать нечего.
Я от Некрасова получил письмо из Петербурга
3. Он, кажется, бодр, ездит на охоту и т. д. Если ты не уедешь до середы, то я еще не теряю надежды увидать тебя.- Напиши мне два слова перед отъездом. Во всяком случае, обнимаю тебя и желаю всяких благ.
P. S. Видел ты Тургеневых4 и получил свои 100 фр.? Передай им мое горестное положение.
9 (21) сентября 1857. Куртавнель
Милый Некрасов, пишу тебе два слова в ответ на твое коротенькое письмо1. Я очень рад, что, по-видимому, ты здоров, бодр и на охоту ходишь. Через месяц назначаю тебе свидание у тебя на квартире и наперед заказываю индейку с рисом, которую сам разрезывать буду.- Ты, вероятно, часто видишь Колбасиных: узнай, приискали ли они мне квартиру - такую, какую бы мне хотелось. Я уже писал дяде2, чтобы он к 5-му октябрю выслал Колбасиным для меня 1000 руб. сереб. Ты видишь, что если я не умру, я непременно буду в Петербурге через месяц.
С тех пор, как я тебе писал, ничего не произошло замечательного. О свадьбе Фета я тебе уже, кажется, писал3; притом он сегодня уже должен быть в Петербурге.- Гончаров прочел нам с Боткиным своего оконченного "Обло-. мова"; есть длинноты, но вещь капитальная - и весьма было бы хорошо, если б можно было приобрести ее дли "Современника" - тем более что его сделка с "Русским вестником" расклеилась4. Он уехал в Дрезден - и мы, может быть, вместе вернемся через Варшаву; если же ой приедет раньше меня, не упускай его из виду; а я уж запустил несколько слов; - всё дело будет в деньгах.
Надеюсь привезти мою повесть оконченною5; здоровье мое поправилось, т. е., говоря точнее, болезнь временно притихла.
Лишь бы выкарабкаться на берег, а там еще, быть может, ноги послужат. Поцелуй за меня Анненкова - и скажи ему, что я непременно рассчитываю на его пребывание нынешней зимой в Петербурге. О. А. Тургенева здесь - т. е. в Париже. Я ее видел мельком. Я видел также Орлова, который велит тебе кланяться. Вообрази, он много стихов твоих знает наизусть.
Итак, до свиданья - будь здоров, это главное - авось мы еще не утонем.
637. В. Я. и Д. Я. КОЛБАСИНЫМ, Н. А. НЕКРАСОВУ и П. В. АННЕНКОВУ
16 (28) сентября 1857. Куртавнель
Любезные и добрые мои петербургские друзья!
Письмо мое вас удивит, я это знаю - но делать нечего. Знайте же: вместо того чтобы возвратиться в Россию - я с Боткиным еду в Рим, где провожу зиму - и только на весну вернусь на родину. Причины, побудившие меня к такой внезапной перемене моих намерений, следующие: 1) Соблазнительная мысль провести зиму в Италии, а именно в Риме, прежде чем стукнуло мне 40 лет и я превратился в гриб1. 2) Надежда, почти несомненная, хорошенько поработать. В Риме нельзя не работать - и часто работа бывает удачна. 3) Боязнь возвратиться в Петербург прямо к зиме. 4) Наконец, представившийся случай сделать это путешествие вдвоем с Боткиным2. А потому не сердитесь на меня и не забывайте, что мне будет там хорошо, коли бог даст.- Ты, милый Некрасов, также не сердись. Если, как я надеюсь, я буду работать в Риме, то это для "Современника" будет полезнее моего присутствия - и я оттуда буду высылать тебе всё, что сделано, начиная с повести (заглавие ей "Ася"),- которую ты напечатаешь до нового года, за это ручаюсь тебе3.
Ты сам знаешь Рим, и знаешь, что если там не работать, то уже нигде работать невозможно. Уверяю тебя, я жажду Уединения и работы. Вышло совсем напротив того, что мы Думали: ты в Петербурге, а я в Риме. Но, ей-богу, я этого пять дней тому назад и во сне не видал4. Обращаюсь к Вам теперь, милый Колбасин: - оказывается, что квартера не нужна; но так как Вы, вероятно, уже наняли квартеру, то либо уступите задаток, либо постарайтесь сдать ее. Денег Вы должны были получить от дяди 1000 руб. сереб. Вы из этих денег возьмите, что будет нужно, но самое по возможности большее количество вышлите мне в Рим, poste restante. Также прошу непременно распорядиться высылкою туда "Современника" и "Русского вестника", начиная с сентября нынешнего года. Нужные на это деньги возьмите из этих 1000; но постарайтесь выслать мне сколь возможно больше. Я отсюда выезжаю 15-го окт. нов. ст. и, вероятно, через месяц уже буду совсем установлен в Риме. Как только я приеду туда, я Вам вышлю свой адресс. Но повторяю убедительную свою просьбу насчет журналов.
Обращаюсь к Вам теперь, Annenkovius venerabilis! И обращаюсь с предложением странным, но естественным; приезжайте к нам в Рим! Как мы заживем! - О. А. Тургенева, которую я видел в Париже, мне сказала, что Вы без того собирались в Рим - вот случай! Это предложение исполнено эгоизма и не понравится петербургским Вашим друзьям - но уж так люди устроены.
Припадаю к стопам Писемского, Гончарова и всех других друзей, которых я так желал бы видеть и которых не увижу зимой. Пусть они простят меня великодушно!5
Я пишу также дяде. Что касается до Степана, то его можно оставить в покое6. А Захара я прошу подождать меня до весны, на том же положении; я непременно желаю не расставаться с ним,- скажите ему, что он потерпел год, может потерпеть еще полгода7.
Перед отъездом из Парижа напишу вам еще - а теперь желаю вам обоим всяких возможных благ.
Не пеняйте и вы на меня. Обнимаю вас всех, жду писем, денег и журналов и остаюсь
20 сентября (2 октября) 1857, Куртавнель
20-го сентября/2-го октября 1857.
Несколько дней тому назад я написал Колбасиным письмо, в котором было несколько строк на твое имя1. Ты уже узнал из него перемену моих намерений и поездку мою с Боткиным в Рим, где я проведу зиму. Тебя это, может быть, удивило, может быть, даже немного рассердило2; но уверяю тебя, что этак будет лучше. Кроме того что я в Риме буду иметь то уединение, которое теперь мне необходимо (и которое было бы мне невозможно в Петербурге, куда я попал бы, словно в омут) - я только там надеюсь поработать и сделать что-нибудь порядочное. Если я действительно что-нибудь сделаю, то в Риме я могу быть полезнее "Современнику", чем в Петербурге. Я повторяю тебе почти то же, что я писал тебе в письме к Колбасиным, но я хотел бы, чтобы ты проникся этой мыслью и убедился бы в ее справедливости3.- Я выезжаю отсюда через 10 дней с Боткиным - из Рима напишу тебе тотчас.-Я просил Колбасиных о высылке мне "Современника" и "Русс<кого> вестника"; позаботься также об этом с своей стороны.
За сим прощай, обнимаю тебя, кланяюсь всем друзьям и остаюсь
21 сентября (3 октября) 1857. Куртавнель
Милейший Василий Петрович, отвечаю тебе несколько слов на твое письмо
1. Прежде всего, будь уверен, что, кроме смерти, в которой господь бог волен, ничего не может помешать исполнению моего намерения
2.- Объявляю также тебе, что я готов ночевать в Лионе, ибо сам уже не нахожусь в тех годах, чтобы скакать сломя голову - и очень рад буду иметь общую квартеру и общий стол, с отдельными комнатами для работы. И потому пиши Иванову и сам сбирайся; а мне не для чего быть в Париже (где у меня всегда пузырь болит) раньше 12-го; в 3 дня я всё сделаю, что нужно - да и делать почти нечего. Впрочем, я буду в Париже на будущей неделе в четверг (т. е. 8 числа) и переговорю с тобой. А потому - до свиданья - vale et me ama.
23 сентября (5 октября) 1857. Куртавнель
Куртавнель. 5 октяб. (23 сент.) 1857.
Милый А<нненков>. На днях я получил письмо от Некрасова с приложением циркуляра на издание альманаха для семейства Белинского, но так как я недавно писал ему, то я предпочитаю поговорить с вами. Прежде всего - скажите Некрасову, что я обещаю ему две статьи - повесть или рассказ и воспоминания о Б<елинско>м. Я глазам не верю - неужели позволили наконец альманах с именем Белинского на заглавном листе и с отзывами о нем!1 Как бы то ни было - я с восторгом впрягаюсь в эту карету и буду везти из всех сил.
Что же касается до моего внезапного путешествия в Рим, то, поразмыслив хорошенько дело, вы, я надеюсь, убедитесь сами, что для меня после всех моих треволнений и мук душевных, после ужасной зимы в Париже - тихая, исполненная спокойной работы зима в Риме, среди этой величественной и умиряющей обстановки, просто душеспасительна. В Петербурге мне было бы хорошо со всеми вами, друзья мои - но о работе нечего было бы думать; а мне теперь, после такого долгого бездействия, предстоит либо бросить мою литературу совсем и окончательно, либо попытаться: нельзя ли еще раз возродиться духом? Я сперва изумился предложению (В. П. Боткина), потом ухватился за него с жадностью, а теперь я и во сне каждую ночь вижу себя в Риме. Скажу без обиняков: для совершенного моего удовлетворения нужно было бы ваше присутствие в Риме; мне кажется, тогда ничего не оставалось бы желать... Вы, сколько я помню, собирались ехать в Рим; что бы вам именно теперь исполнить это намерение? Право, подумайте-ка об этом. Славно бы мы пожили вместе! Если вы не приедете, я буду часто писать вам и Некрасову. Я надеюсь, что болезнь моя не схватит опять меня за шиворот; в таком случае я, разумеется, буду молчать, но я надеюсь, что она не придет снова. Прощайте, друг мой П<авел> В<асильевич>. Пришлите мне 7-й том Пушкина2 в Рим. Обнимаю вас!
29 сентября (11 октября) 1857. Куртавнель
Ma chère Paulinette, je ne m'en vais d'ici que mardi1 - ainsi ne m'attends pas demain. Mardi à midi je viendrai te voir et nous arrangerons pour passer la journêe de mercredi ensemble.
3 (15) октября 1857. Париж
Пишу Вам эти немногие строки для того только, чтобы извиниться в том, что я не простился с Вами - все эти дни собирался быть у Вас и разные поездки и т. д. мне мешали. Надеюсь, что я буду счастливее в Петербурге - и что мы будем часто видеться зимою
1.- Кланяюсь Вашему мужу, всему Вашему семейству и крепко жму Вам руку - прошу не поминать лихом.
Четверг.
P. S. Завтра в 7 часов уезжаю я в Рим.
4 (16) октября 1857. Париж
Кормил до усов, корми до бороды. Будь так добр, согласись остаться до завтра. Новая явилась причина, которую я тебе сообщу. Я предлагаю тебе взамен сегодня после завтрака в Cafê du Helder (куда я приду в 1/2 12-го) отправиться вместе в Лувр
1; мы с тобой никогда там вместе не были.- Завтра едем непременно. Очень тебе буду обязан, если ты согласишься.
На обороте:
Monsieur Wassily Botkine.
4 (16) октября 1857. Париж
Notre voyage est retardê d'un jour, c'est demain que nous partons1. J'ai vu Templier2, je lui ai parlê de notre traduction3. Il dit qu'il ne pourrait pas la faire paraître avant celle deMarmier, qui sera un peu retardêe par l'envoi des êpreuves à Rome4.
Il y a dans le "Journal des Dêbats" un grand article de M. Ratisbonne sur Manin, très bien fait5.
Voici les quelques lignes que je vous propose d'ajouter â la fin des "Grands Bois"6:
"- Allons donc, Yêgor", s'êcria Kondrat, qui, pendant ce temps, s'êtait installê sur le {Далее зачеркнуто: siège de} devant de la têlêga, "viens t'asseoir à côtê de moi, A quoi rêves-tu? Est-ce à ta vache?"
"- A, sa vache!",- rêpêtais-je en levant les yeux sur le grave et placide visage d'Yêgor. Il semblait rêver en effet et regardait au loin dans la campagne qui commenèait à s'assombrir dêjà.
"- Oui", continua Kondrat, "il a perdu sa dernière vache cette nuit. Il n'a pas de chance, il faut l'avouer".
"Yêgor s'assit sans mot dire dans la têlêga, et nous partîmes... Il savait ne pas se plaindre, lui".
Quant aux "3 Rencontres", je vais tâcher de vous l'envoyer de Rome. Mais le volume est dêjà assez rempli comme cela, et vous pouvez le considêrer comme terminê, dès à prêsent7.
Mille amitiês à tout Courtavenel. Je vous serre cordialement la main {
Далее зачеркнуто: et vous}.
P. S.- Si vous mettez le "Rossignol", effacez la phrase: "Dieu qui lui a donnê la voix, lui a ôtê l'esprit"8.
9 (21) октября 1857. Ницца
Chère Madame Viardot, mon compagnon de voyage et moij nous avons mis hier soir le pied sur la terre d'Italie1. Elle ne nous a reèus qu'en rechignant, car il fait un temps dêtestable depuis deux jours, il pleut, il vente, il fait froid. Nous avons quittê Paris samedi et nous avons couchê trois fois en route : à Lyon, à Marseille et à Draguignan. (N. B. Que Marseille est donc insipide!!) Le pays entre Draguignan et Nice est charmant - on traverse une partie des Alpes Maritimes, des points de vue dêlicieux s'offrent à chaque pas. Puis il est toujours si agrêable, je dirais presque si êmouvant de sentir qu'on approche de l'Italie... Une seule chose nous manquait, hêlas! ... la jeunesse... Mais "tu piaules trop tard"2. Nice, autant qu'on peut en juger à travers le voile de la pluie, est une jolie ville; pourtant, les maisons y sont trop grandes. (N. B. Ce matin, j'en ai vu s'êcrouler une qu'on êtait en train de bâtir; heureusement, personne n'a êtê blessê.) Le contraste des proportions gigantesques de ces maisons et du vide des rues leur donne un air ennuyê et avide à la fois; on voit qu'elles attendent, bouche bêante,les voyageurs. Mais la vêgêtation est splendide. Des palmiers, des orangers, des magnolias, puis toutes sortes d'arbres exotiques et êtranges paraissant parfaitement à leur aise et at home... Je ne parle plus des oliviers ênormes, des pins à parasol, etc., etc. Demain nous repartrons pour Gênes, il y a encore fort peu de monde ici, et puis il me tarde de me trouver à Rome, dans mon coin devant ma table à travail.
Je m'imagine que vous devez être encore à Courtavenel, et cependant je vous adresse cette lettre rue de Douai, car avant qu'elle arrive, je crois que vous serez dêjà à Paris. J'ai passê toute une journêe avec Pauline - nous sommes allês aux Italiens ensemble. Elle a un très bon cœur, la fillette, et je pense souvent à elle avec beaucoup d'affection.
Vous ne m'avez pas envoyê votre romance3! Enfin, j'espère que vous aurez la bontê de me l'envoyer à Rome. Je serais si heureux de trouver à mon arrivêe une lettre de vous à la poste restante.
Ecrivez-moi si vous avez l'intention de rester à Paris jusqu'au Nouvel An. Le roi de Prusse allant mieux, il est probable que vous ferez le voyage de Berlin4.
Je vous êcrirai de Florence. Je verrai demain la cêlèbre "Corniche"5, malheureusement, la pluie n'a pas du tout l'air de vouloir cesser. Enfin, je vous dirai ce que j'aurai vu.
Garibaldi se prêsente à Nice pour la deputation6; si j'êtais Italien, il aurait ma voix, bien sûr. J'ai toujours eu beaucoup de sympathie pour lui.
Adieu, theuerste Freundinn; soyez heureuse et bien portante. Mille choses à Viardot et à tous les vôtres. Je vous embrasse tendrement les mains et suis
15 (27) октября 1857. Генуя
Je vous êcris deux mots d'ici, chère Madame Viardot - une heure avant de m'embarquer pour Livourne et Cività Vecchia.- Il y a quatre jours que nous1 sommes ici - c'est trois jours de plus qu'il ne faudrait rester à Gênes - une malle oubliêe par le conducteur à mi-chemin nous a retardês - puis, le bateau à vapeur a manquê - enfin, nous partons aujourd'hui, et si Dios quiere, après-demain soir, nous serons à Rome2.- Nous avons eu du bonheur avec la Corniche, il a fait un temps radieux.- La Corniche est une vraie merveille - surtout la première moitiê - on est suspendu entre le ciel et la mer - on roule à travers toutes sortes de parfums, de magnificences - c'est magique - vous sentez la beautê vous entrer à grands flots sereins par les yeux dans l'âme - on est tout inondê, tout submergê de beautê. Et puis imaginez-vous que nous avons vu pendant les deux jours de notre voyage sur la Corniche plus d'admirables visages de femme que dans des annêes entières partout ailleurs.- Quel sang gênêreux et quelle variêtê de types! - Une simple servante qui est venue nu-pieds reconduire un vieux bonhomme dans les environs de Savone nous a frappês comme êtant la crêature la plus ravissante que nous ayons jamais vue.-
Gênes est une très belle ville - mais les femmes y sont (quoique les Guides disent le contraire) repoussantes.- Tous les Gênois ont la tête grosse, les jambes de travers, les traits lourds et une tendance au goître - rien que cela! - Il y a de fort beaux palais et des rues immondes - (à propos, j'ai trouvê l'original du Ribera de Viardot3 dans lô palais Balbi; un portrait de Van Dyk - le marquis de Brignoles sur un grand cheval gris4 - est "un portento"), La description de Gênes dans la "Daniella" de Mme Sand5 est très fidèle.- Ne lisez pas - si vous avez Г intention de lire "Daniella" - le 2d volume; c'est si mauvais que cela en devient triste; mais il y a de belles choses dans le 1-er volume, quoique le caractère de Daniella soit impossible ; mais j'ai dêjà remarquê plus d'une fois que ce qui choque le moins les Franèais dans une œuvre d'art c'est l'absence de vêritê.
Je suis allê trois fois au thêâtre.- J'ai vu au "Carlo Felice" la "Linda" (avec le joli petit duo favori)6 - et "L'Elisire"7. Une Mme Poggi remplissait les rôles de primadonna; elle a une voix de deux sous - mais elle chante agrêablement et a du charme; les autres êtaient des cani. - Le public êtait froid; mais il ne l'êtait malheuresement pas le troisième soir au thêâtre Apollo! On y donnait un opêra bouffe d'un maestro de Giosa (Don Checco)8.- Vous dire jusqu'à quel point c'êtait "wretched" - est impossible.- Du Verdi de la plus ignoble espèce9, un fortissimo perpêtuel, des hurlements unisono - et de la part du public des applaudissements forcenês! - Quelle dêgoûtante bêtise! Le rôle de D Checco (une espèce de pauvre diable toujours transi et affamê) - êtait rempli par un jeune garèon du nom de Ciampi, qui ne manque pas de talent - mais qui va se tuer au mêtier qu'il fait.- Cette brutalitê dans la dêcadence fait mal à voir - et pourtant, c'est la patrie de Rossini!
J'espère - (l'homme est ainsi fait!) trouver une lettre de vous à Rome - quel bonheur cela serait! - Je vous êcrirai dès le lendemain de notre arrivêe.- Il y a eu de grandes inondations dans le Piêmont10 - et nous avons vu pas mal de ponts renversês.- J'ai traversê une rivière sur le dos d'un homme, qui a manquê me jeter à l'eau.-
Adieu, theuerste Freundinn. Mille choses à Viardot et à tout votre monde. Embrassez Pauline de ma part et permettez-moi de vous baiser tendrement les mains.
18 (30) октября 1857. Рим
Любезный Александр Андреевич,
Мы с Боткиным приехали сегодня в Рим, ходили в Вашу студию
1, не застали Вас и очень желали бы Ваc видеть - приходите сегодня вечером в Hôtel d'Europe, piazza di Spagna No комнаты 36. Вы бы очень нас обязали - мы никуда не выходим. До свидания.
Пятница.
21 октября (2 ноября) 1857. Рим
Il y a trois jours que je suis arrivê ici après un voyage fort peu fatigant et très agrêable
1 - je suis descendu à l'Hôtel d' Angleterre, mais tu ferais mieux de m'êcrire poste restante à Rome (Italie). Il fait très beau temps et l'on ne dirait pas qu'on est dêjà en novembre. Les arbres ont encore à peu près toutes leurs feuilles. Je te prie de m'êcrire aussitôt que tu auras reèu ma lettre et de me donner des nouvelles de Mme Viardot et de toute sa famille. J'espêrais, à mon arrivêe ici, trouver une lettre d'elle- mais il paraît que les absents ont tort
2. Parle-moi de ta santê, de tes occupations - enfin dis-moi tout ce qui te passera par la tête, en ayant soin d'êcrire lisiblement. Les journaux disent que Mlle Artôt est engagêe pour l'Opêra - est-ce vrai?
3 Salue-la de ma partj si tu la vois. Comment va la santê de M. Scheffer? Mme Viardot va-t-elle à Londres?
4 Sur toutes ces questions rêponds-moi avec prolixitê - et vite. J'êcris aujourd'hui même à Mme Viardot. Adieu, ma chère fillette - travaille bien.- Je t'aime beaucoup et t'embrasse de même.
31 октября (12 ноября) 1857. Рим
Рим, 31 октяб. (12 нояб.) 1857.
Милый А<нненков>, ваше письмо меня очень обрадовало1, и я надеюсь, что переписка наша оживится снова. Нам с вами надобно непременно, хотя изредка, писать друг к другу. Вот уже скоро две недели, как я в Риме; погода стоит чудесная; но болезнь моя опять принялась грызть меня. Это очень меня огорчает, потому что, если бы не эта мерзость, я бы работал. Я это чувствую, и даже, несмотря на болезнь, уже кое-что сделал. Не буду говорить вам о Риме - мало сказать не стоит, много - невозможно. Я знакомлюсь с ним помаленьку - спешить не для чего, ходил на вашу квартиру в Via Felice; но уже всё изменилось с тех пор, и хозяин другой - расспрашивать было некого. Постараюсь исполнить ваше желание и напишу для Корша письмо, то есть - два или три письма, не знаю, будет ли интересно2, "Современник" имеет право на меня сердиться; но, право же, я не виноват. Говорят, Некрасов опять стал играть.,. Вы воображаете, что мне "со всех сторон" пишут!3 Никто мне не пишет. А потому давайте мне сведений как можно больше.
Познакомился я здесь с живописцем Ивановым и видел его картину4. По глубине мысли, по силе выражения, по правде и честной строгости исполнения вещь первоклассная. Недаром он положил в нее 25 лет своей жизни. Но есть и недостатки. Колорит вообще сух и резок, нет единства, нет воздуха на первом плане (пейзаж в отдалении удивительный), всё как-то пестро и желто. Со всем тем я уверен, что картина произведет большое впечатление (будут фанатики, хотя немногие), и главное: должно надеяться, что она подаст знак к противодействию Брюлловскому марлинизму5. С другой стороны, византийская школа князя Гагарина...6 Художеству еще худо на Руси. Остальные здешние Русские артисты - плохи. Сорокин кричит, что Рафаэль дрянь и "всё" дрянь, а сам чепуху пишет; знаем мы эту поганую рассейскую замашку7. Невежество их всех губит. Иванов - тот, напротив, замечательный человек; оригинальный, умный, правдивый и мыслящий, но мне сдается, что он немножко тронулся: 25-летнее одиночество взяло свое. Не забуду я (но это непременно между нами), как он, во время поездки в Альбано, вдруг начал уверять Боткина и меня - весь побледневши и с принужденным хохотом - что его отравливают медленным ядом, что он часто не ест и т. д.8 Мы очень часто с ним видимся; он, кажется, расположен к нам.
Вы меня хвалите за мое намерение прожить зиму в Риме. Я сам чувствую, что эта мысль была недурная - но как мне тяжело и горько бывает, этого я вам передать не могу. Работа может одна спасти меня, но если она не дастся, худо будет! Прошутил я жизнь - а теперь локтя не укусишь. Но довольно об этом. Все-таки мне здесь лучше, чем в Париже или в Петербурге.
Не знаю, писал ли я вам, что в Париже встретил Ольгу Александровну9. Она не совсем здорова и зиму будет жить в Ницце. Здесь из Русских пока никого нет: ждут Черкасских10.
Боже вас сохрани не прислать мне 7-го тома Пушкина, переписку Станкевича и ваше письмо о Гоголе11. Справьтесь у Некрасова и Колбасиных, как сюда пересылались книги - и так и поступайте.
Со вчерашнего дня стал дуть tramontano - а то такая теплынь стояла, что сказать нельзя. Третьего дня мы с Боткиным провели удивительный день в villa Pamfili. Природа здешняя очаровательно величава - и нежна, и женственна в то же время. Я влюблен в вечно зеленые дубы, зончатые пинии и отдаленные, бледно-голубые горы. Увы! я могу только сочувствовать красоте жизни - жить самому мне уже нельзя. Темный покров упал на меня и обвил меня; не стряхнуть мне его с плеч долой. Стараюсь, однако, не пускать эту копоть в то, что я делаю; а то кому оно будет нужно? Да и самому мне оно будет противно.
Боткин здоров; я с ним ежедневно вижусь, но я не живу с ним. В его характере есть какая-то старческая раздражительность - эпикуреец в нем то и дело пищит и киснет; очень уж он заразился художеством12.
Напишите мне всё, что узнаете, услышите о Толстом и его сестре13. Я не думаю, чтобы вам понравилось его последнее произведение, но у него есть другие, хорошие вещи14. Он вас очень любит.
Познакомились ли вы с графиней Ламберт? Она того желала, и я вам советую. Я опять напишу ей письмо через ваше посредничество. На этот раз пойдите к ней.
Ну вот - переписка благополучно возобновлена; смотрите же, чтобы она не прекратилась. Поклонитесь всем друзьям, а вам я крепко жму руку. Читали ли вы "Историю Рима" Момзена?
15. Я ею здесь упиваюсь.
P. S. Напишите мне досконально: Базунов не пострадал от моих повестей?16 Если нет, мое самолюбие было бы несколько успокоено.
Я считаю еще себя в долгу у Вас за Ваше большое и милое письмо, полученное мною в апреле месяце; потому что я не могу никак признать маленькую мою записку и Вам за серьезный ответ1. Я тогда располагал вернуться к зиме в Россию - и потому, надеясь скоро свидеться с Вами, не считал нужным распространяться на бумаге; но вместо Петербурга я попал в Рим и раньше мая месяца в Россию не приеду. Отчасти это сделалось случайно: один мой хороший приятель2 отправлялся в Рим и пригласил меня с собою; но была также и причина, почему я так скоро согласился. В последнее время я, вследствие различных обстоятельств, ничего не делал и не мог делать3; я почувствовал желание приняться за работу - а в Петербурге это было бы невозможно; меня бы там окружили приятели, которых бы я увидал с истинной радостью, но которые помешали бы мне (да я сам бы себе помешал) уединиться; а без уединения нет работы. Рим именно такой город, где легче всего быть одному; а захочешь оглянуться - не пустые рассеянья ожидают тебя - а великие следы великой жизни, которые не подавляют тебя чувством твоей ничтожности перед ними, как бы следовало ожидать - а, напротив, поднимают тебя и дают душе настроение несколько печальное, но высокое и бодрое. Если я и в Риме ничего не сделаю,- останется только рукой махнуть.
В человеческой жизни есть мгновенья перелома, мгновенья, в которых прошедшее умирает и зарождается нечто новое; горе тому, кто не умеет их чувствовать,- и либо упорно придерживается мертвого прошедшего, либо до времени хочет вызывать к жизни то, что еще не созрело. Часто я погрешал то нетерпением, то упрямством; хотелось бы мне теперь быть поумнее. Мне скоро сорок лет; не только первая и вторая, третья молодость прошла - и пора мне сделаться если не дельным человеком, то по крайней мере человеком, знающим, куда он идет и чего хочет достигнуть. Я ничем не могу быть, как только литератором - но я до сих пор был больше дилетантом. Этого вперед не будет4.
Пока я наслаждаюсь Римом и его прекрасными окрестностями. Погода стоит чудесная; почти не веришь глазам, встречая в ноябре месяце только что распускающиеся розы. Но не столько поражают меня эти необыкновенности, как вообще весь характер здешней природы. Такая ясная, кроткая и возвышенная красота разлита всюду!