sp;
Прощайте, дорогая и добрая госпожа Виардо. Будьте здоровы, будьте счастливы и да хранит вас бог. С нежностью целую ваши дорогие руки. Ваш И. Т.
Дорогая и добрая госпожа Виардо, последнее письмо, которое я получил от вас - трехмесячной давности, и я не знаю даже, получили ли вы те два письма, что я послал вам с тех пор1. Только благодаря "Атенеуму"2 я знаю, что вы делаете. Возможно, ваши письма не доходят - и все же мне было бы так приятно собственными глазами убедиться в том, что вы меня не забываете. Умоляю вас написать мне, как только получите это письмо, в Петербург, куда я собираюсь приехать дней через десять (мой адрес - Фонтанка, возле Аничкова моста, дом Степанова)3.
Лето я провел довольно гРустно - но в трудах. Я много работал4. У нас была холера, всякие другие болезни, страшная жара и засуха, охота была совершенно ничтожной, да и все известия, которые приходили извне, были не из тех, что внушают веселье - но надо надеяться, что самый тяжелый момент позади. Предвижу очень занятую зиму в Петербурге и не жалуюсь на это.
Я получил письмо от госпожи Аран и от малышки5. Если вы ее увидите, будьте добры передать ей, что я напишу ей по приезде в Петербург и пришлю то, о чем она меня просит. Несмотря на то, что вы говорите о ее внешности в настоящее время, я бы не возражал получить ее дагерротип.
Одно из досадных следствий редкости писем состоит в том, что они становятся короткими и незначительными, не знаю уж, отчего это происходит; даю себе слово исправиться, как только обоснуюсь в Петербурге; прошу вас, помогите же мне тогда и вы. Но независимо от того, часто ли я пишу вам или редко,- надеюсь, что вы ни на мгновение не усомнились в моей к вам неизменной привязанности. Это единственное чувство, поколебать которое во мне ничто не может,- вы должны быть в этом уверены,
Сообщите мне об этой оратории Косты, где вы пели Самуила6, рассказывайте мне о себе, прошу вас.
Посылаю это письмо на улицу Дуэ, хотя подозреваю, что в настоящий момент вы еще в Куртавнеле. Поклонитесь ему от меня. Не истлела ли еще моя серая куртка?
Тысяча приветов Виардо, г-же Гарсиа, вашему брату, г-же Синее и ее мужу, всем остальным. Вам же я нежно целую руки и остаюсь навсегда
Давно я тебе не писал, дорогая Полинетта; но это не должно тебя огорчать - думаю я о тебе не менее часто, и даже очень часто. Вот ты и в новом пансионе1 - я уверен, что тебе там очень хорошо - надеюсь, что ты будешь усердно заниматься, будешь учтива и послушна. Я к тебе обращаюсь, как к ребенку, а г-жа Виардо пишет, что ты ростом почти с нее, я очень хотел бы повидать тебя, я тебя все-таки узнаю, несмотря на перемену, происшедшую в тебе за те пять лет, что я тебя не видал. Что касается меня, то я постарел и поседел - время идет быстро. Но когда же мы увидимся? А! Вот это-то и неясно. Я могу поручиться только за одно - это случится, как только появится малейшая возможность; к сожалению, это не зависит от меня2. Надо запастись терпением, надо в особенности использовать время, чтобы меня сильнее порадовать при свидании. Вообрази мое удивление, когда я услышу, что ты играешь какую-нибудь прекрасную сонату Бетховена? Вот будет чудесно! Вот тогда-то я тебя крепко расцелую, очень крепко! Госпожа Виардо часто пишет мне, что ты меня очень любишь... От тебя зависит доказать мне это. Постарайся, чтобы госпожа Аран была довольна тобой, и ты тоже будешь довольна мной, уж я тебе обещаю.
Прощай, дитя мое, будь здорова. Нежно тебя обнимаю.
P. S. Я сейчас в деревне в Спасском; на зиму вернусь в Петербург3 и, если наступит мир4, поеду весной проведать тебя. Моли бога, чтоб мир наступил.
До сегодняшнего дня я ждал ответа на мое последнее письмо, дорогая Госпожа Виардо, письмо, в котором я просил известить меня о том, где вы собираетесь провести лето1, но либо вы мне не ответили, либо ваш ответ затерялся в дороге. Я покидаю Петербург послезавтра, еду в Москву, а оттуда в Спасское и рассчитываю пробыть там до июля2. Затем я поеду в Москву - в это время там должен будет находиться император - и попытаюсь получить разрешение совершить путешествие за границу3. Если я его подучу, что, между прочим, отнюдь не точно, то рассчитываю быть в Куртавнеле к началу охоты, 1 сентября4. Если мне откажут, я возвращусь в Спасское... и тогда, возможно, мы увидимся с вами не так скоро! Но я предпочитаю надеяться... Многие уезжают - все места на пароходах взяты до июля...
Я прочитал в газетах отчеты о нескольких концертах, в которых вы пели. Кажется, вы не входите в труппу Ковент-Гардена? Между тем вы, кажется, должны поехать в Лондон, и я не уверен, что это письмо застанет вас в Париже5. Вот уж в Куртавнеле мы помузицируем, если богу будет угодно.... То, о чем я прошу у судьбы, чтобы быть счастливым, - такая малость; может быть, именно поэтому мне будет в ней отказано.
В мартовском номере "Revue des 2 Mondes" я прочитал мою безделицу...6 Представьте себе, что переводчик нашел ее слишком длинной и сократил наполовину! Я уже не говорю о бессмыслицах, об искажениях, которые встречаются там на каждом шагу. Решительно, быть переводимым - прескверная штука.
Во время поста у нас было довольно много концертов и очень мало музыки7. Я слушал 9-ю симфонию с хором Бетховена и, признаюсь, хоровая часть показалась мне более непонятной, чем когда либо. Но скерцо - прекрасно, а также начало8, Здесь Глинка9, который продолжает пить и ничего не делать. Если я поеду во Францию, то привезу вам сборник цыганских песен.
Если бы вы знали, как часто я думаю или, вернее, мечтаю о Куртавнеле... Я произвожу странное впечатление на самого себя, когда, поглощенный воспоминаниями, вижу себя среди всех этих молодых и новых лиц. Существует ли еще чучело павлина в бильярдной? Выросли ли мои розы? Не рассыпалась ли еще моя серая куртка?..
До свиданья, theuere Freundinn {дорогой друг (нем.).}, надеюсь на это... И хочу надеяться до последнего момента. Я напишу вам на другой день после приезда в Спасское. Но и вы должны мне писать. Слишком уж вы от меня отдаляетесь.
Вы знаете мой адрес:
Орловской губернии, в город Мценскэ
Ивану Сергеевичу
Тургеневу {Адрес написан по-Русски.}.
29 апреля/11 мая
Я пропустил еще две недели - по-прежнему ничего нового и нет писем от вас. Завтра уезжаю в Спасское - посылаю вам это письмо в Париж, хотя почти уверен, что вы в Лондоне. Умоляю вас, напишите мне пару слов в деревню и пришлите ваш адрес.
Я получил ваше письмо из Лондона1, дорогая и добрая госпожа Виардо, и спешу ответить на него. Для начала сообщу вам приятную новость, которой я уже поделился с вашей матушкой: из Петербурга мне пишут, что паспорт мой уже подписан2 и ничто не препятствует моему отъезду. Вы можете представить себе удовольствие, которое доставила мне эта новость; через полтора месяца, если бог даст мне жизни, я буду иметь счастье вновь видеть вас. Я, кажется, говорил вам, что, уезжая из Петербурга, я на всякий случай взял место на пароход из Штеттина на 21 июля (2 августа н. с.)3. Я покину Спасское 10 числа следующего месяца; из Штеттина поеду прямо через Берлин, Брюссель и Остенде в Лондон, где рассчитываю быть 10 августа н. с. В конце августа я отправляюсь в Париж, а оттуда в Куртавнель, где мы будем ждать вас, как в былое время... Встречать вас я выйду в своей серой куртке. К сожалению, буду я не только сер, но и сед... Что ж, коли лето наше миновало, постараемся насладиться нашей осенью.
Я очень рад узнать, что вы довольны собой и много работаете в Лондоне. Подумать только: двух месяцев не пройдет - и я Вас услышу.
Перед отъездом я хочу побывать в Калужской губернии, чтобы вволю поохотиться там на глухарей; в сентябре настанет черед куропаток в Бри... Только бы ничто не помешало этим прекрасным замыслам! Я стал суеверным и весьма боязливым в отношении будущего... В конце концов это лучше, чем равнодушие.
У меня нет больше желания "рассказывать вам свою жизнь" на бумаге - я сделаю это лично. Итак, до свидания 10 августа! А до тех пор будьте здоровы и счастливы. Тысяча приветов Виардо. Нежно целую ваши руки.
P. S. Получили ли вы мое письмо из Спасского со словами "знаменитой певице" на конверте?
С французского:
Дорогой друг, эта вещь будет у меня завтра в 10 ч., целиком переписанная и исправленная. Не зайдете ли вы утром ко мне - вы отнесли бы ее от меня к графу Михаилу. Прошу у вас извинения за все эти затруднения - но вам это по пути.
До свиданья и тысяча приветов.
Пятница.
С французского:
Ты бранишь меня, Полинетта, за то, что я не писал тебе, и ты права - мои занятия не могут быть оправданием. Ну что ж, если это может тебе доставить удовольствие, целую тебя, как будто под Новый год. Но я уверен, что ты еще больше обрадуешься, узнав, что мы увидимся, если бог продлит нашу жизнь, около середины августа1. Нисколько не сомневаюсь, что буду тобой доволен во всех отношениях - и что госпожа Аран сможет мне рассказать о тебе только хорошее. Ты должна знать,- так как становишься уже большой, как сама говоришь,- что хорошая пора для работы - только пора молодости2. Поэтому работай как следует, а потом мы повеселимся в Куртавнеле во время каникул.
Пока обнимаю тебя от всего сердца и остаюсь
твой крепко любящий отец И. Т.
Я получил твое письмо вместе с письмом м-ль Берты, оно доставило мне много радости и обрадовало бы меня еще больше, если бы в нем было меньше орфографических ошибок. Ну что ж, надо надеяться, что со временем ты не будешь их больше делать. Я совершил прекрасное плавание1 и нашел здесь г-жу и г-на Виардо2, я их видел один или два раза - сейчас они у г-жи Трумен в Хайгете3. В воскресенье г-жа В<иардо> отправится в Глостер4, а г-н В<иардо> в Норфольк, где он будет охотиться у г-жи Беринг5. В будущую пятницу они рассчитывают быть в Куртавнеле. Я уеду отсюда очень рано утром в воскресенье (через Булонь) t В воскресенье вечером буду в Париже и в понедельник вечером, если богу будет угодно, в Куртавнеле6. Скажи м-ль Берте, что все ее поручения будут выполнены. Г-жа Ист появится только сегодня, и я сегодня же передам ей письмо.
Я доволен, что купили Далию: для ее глаза, я полагаю, не нужно ничего, кроме свинцовой примочки.
Ты жалуешься на скуку: в твоем возрасте, дитя мое, признаваться, что скучаешь, так же постыдно, как признаться в воровстве. Это в самом деле кража, которую совершаешь у самой себя, и кража непоправимая. Ты крадешь свое время и всё то, чем могла бы его заполнить. Попробуй немного поработать (ты говоришь, что всё перепробовала), чтобы избавиться от скуки. Сядь за фортепиано или почитай хорошую книгу,- сто лет проживешь и не найдешь лучшего средства от скуки. Видишь, я поучаю тебя даже издалека - это потому, что люблю тебя издали так же, как и вблизи.
До скорого свиданья - через 4 дня (не считая сегодняшнего). Будьте все без исключения здоровы, целую вас всех и тебя в особенности.
С французского:
Вот два букета, которые тебе посылают из Куртавнеля с тысячью приветов. Я приеду за тобой в воскресенье рано утром и расскажу тебе, что я делал и видел.
Пятница,
10 ч. утра.
Дорогая девочка, я пользуюсь этим скверным клочком бумаги для того, чтобы написать тебе пару слов. Здесь все здоровы, думают о тебе часто и в особенности вчера, в день представления "Любовной досады"1, сожалели о твоем отсутствии. Г-жа Виагдо сказала мне, что написала тебе, и я полагаю, что она была очень добра к тебе. Что касается меня, то я целую тебя от всего сердца и прошу тебя хорошо работать, не скучать в пансионе, быть послушной,- чтобы к моему возвращению, которое будет менее чем через две недели, я мог тебя побаловать в свое удовольствие, ни в чем себя не упрекая. Будь здорова - передай от меня тысячу приветов г-же Аран - и думай обо мне. Лучший способ доказать мне, что ты это делаешь, это много и хорошо работать.
Я уезжаю отсюда в воскресенье и буду в Париже только в 10 часов вечера; увижу тебя в понедельник - и заберу тебя в четверг, если будешь умницей. Г-жа Виардо выезжает из Куртавнеля в понедельник
1. До скорого свиданья, спасибо за твое милое письмо, Я очень рад, что ты хорошо работаешь, и целую тебя от всего сердца.
P. S. Не забудь спросить у г-жи Аран, сможет ли она как и прошлой зимой, начиная с воскресенья, предоставить у себя комнату м-ль Дезире, и попроси ее сообщить об этом сюда {От букв P. S. до слов об этом сюда в подлиннике зачеркнуто.}.
В этом нет необходимости.
К моему большому сожалению, я не могу принять вашего любезного приглашения на вторник, так как обещал уже в этот день обедать в городе; но я буду иметь удовольствие видеть вас завтра вечером - прежде чем отправиться к г-же Бичер-Стоу, раз вы были так любезны, что предложили мне совершить эту поездку вместе.
Примите, милостивая государыня, уверение в моих лучших чувствах.
Совершенно вам преданный И. Тургенев.
Воскресенье.
Я нашил себе ревматизм в колене - и должен сидеть дома, вернее лежать.- Наш "матч" все еще откладывается
1. Вместе о этим посылаю Вам книгу, которую Вы пожелали
2.
Среда,
Rue de Rivoli,
206.
С французского:
Я нахожусь в непредвиденном затруднении, которое и представляю на ваше благожелательное суждение.
Вы знаете, что я договорился с моим другом Виардо о переводе некоторых моих повестей и что на этот предмет было даже заключено устное соглашение между Тамплие и Виардо. Позднее я решил, что Виардо оставил это намерение ради других литературных работ, но вчера, вернувшись к разговору на эту тему, он мне заявил, что не отказывался от этого и желал бы снова этим заняться, тем более что он, как вы знаете, уже перевел одну повесть. Мне пришлось сказать ему, что вы любезно предложили мне быть моим переводчиком, и я с готовностью согласился, полагая, что Виардо больше не думает об этом. Он поспешил мне ответить, что вовсе не намерен противиться этому, и добавил только, что просит вас дать мне знать, какие повести вы желали бы выбрать в моем сборнике, чтобы не соперничать с вами. Я выполняю его просьбу и прошу вас сообщить мне о своем выборе. У меня есть основания думать, что Тамплие очень охотно выпустил бы два моих тома вместо одного, тем более что том Виардо мог бы содержать, самое большее, три повести1.
Очень прошу у вас извинения за небольшое беспокойство, которое это может вам причинить, и в ожидании вашего ответа прошу вас верить в чувства глубокого уважения и искренней дружбы, которые к вам питает
совершенно преданный вам И. Тургенев.
Вторник, 24 марта.
Улица Аркад, No 11.
Дорогая госпожа Виардо, надеюсь, это письмо застанет вас еще в Париже. Расскажу коротко, чем я был занят по приезде в Лондон. Все воскресенье я провел у Герцена1. Вернулся я от него лишь вчера утром - он читал мне продолжение своих воспоминаний2 - это необычайно интересно и написано очень просто и умно. Затем я отправился к Мануэлю3, который отвел меня в свой клуб, где мы пообедали, и там я познакомился с пианистом Галле. Мануэль - все такой же пылкий, нетерпеливый и очаровательный, каким вы его знаете, Галле,- быть может, слишком уж спокоен и слишком джентльмен для артиста. Мы с Мануэлем много болтали о том и о сем, потом отправились к Галле, который сыграл нам адажио из 109-й сонаты Бетховена (для фортепьяно)4. По-моему, мы не играли этой сонаты в прошлом году в Куртавнеле. Это уже немного "formlos" {бесформенно (нем.).}, но исполнено величия, фантазии, мощных порывов, героической скорби. Сыграйте это адажио, когда будете в Куртавнеле, и сообпщте мне ваше мнение. Кстати о мнениях,- скажите, как вы находите "Постоялый двор". Этим утром я продолжил нашу последнюю работу и надеюсь через несколько дней выслать ее Виардо5.
Сегодня я иду к Чорли,- мы снова будем обедать вместе с Мануэлем, а потом пойдем в какой-нибудь театр. Забыл вам сказать, что Мюллер провел все воскресенье у Герцена6. Господи! Сколько же он выпил пива! По пути в Лондон он затащил меня в какой-то кабачок, где добавил еще. Когда он переполнен, глаза его останавливаются и он начинает кричать, как глухой. Большая новость! Он наконец заканчивает свою трагедию7 - и на этот раз объявил, что доволен ею. Полагаю, что трагедию (простите за весьма неподходящее сравнение) можно уподобить солитеру: полностью они никогда наружу не выходят - конец всегда остается внутри.
Не знаю, какая погода стоит сейчас во Франции - здесь же очень холодно и противно. Все зелено и свежо, но в воздухе не чувствуется того цветения лета, которое так приятно. Кажется, в Англии вообще ничто никогда не расцветает.
Вчера я ехал в вагоне с очень милой англичанкой, на которой было белое платье с желтым узором, зеленая шляпка, голубой с черным шарф, самого нежного розового цвета перчатки, а в руках - коричневый зонтик! Клянусь, я не изменил и не прибавил ни одного цвета.
Ружье, сделанное Лэнгом, такой красоты, что впору упасть перед ним на колени! А каков прицел! Я сказал ему, что мечтаю о хорошей собаке - он пообещал подыскать для меня самую лучшую. Посмотрим.
Завтра, в среду, я собираюсь в Дерби, посмотреть на большие скачки8, послезавтра - слушаю большой детский концерт в соборе Св. Павла, напишу вам в пятницу9, В следующий понедельник еду в Манчестер.
Жду вашего письма - "Лейстер-сквер, отель Саблоньер, комната No 71".
Тысяча приветов Виардо, всем друзьям.- Ich küsse mit Inbrunst Ihre lieben Hände {Горячо целую ваши дорогие руки
(нем.).}.
Как ты поживаешь, моя дорогая Полинетта? Надеюсь, хорошо,- и работаешь так же? Я рассчитываю пробыть здесь еще дней десять, и если ты хочешь написать мне словечко, адресуй его: "Лейстер-сквер, отель Саблоньер". Госпожа Виардо до сих пор не написала мне, и я даже не знаю, в Париже ли она еще или уже уехала в Куртавнель; будь добра, сообщи мне об этом1. Я видел здесь Мануэля, он здоров; мы собираемся совершить завтра, в воскресенье, втроем - Мюллер, он и я - большую прогулку по окрестностям Лондона. Здоровье мое неплохо, я много двигаюсь и видел немало интересных вещей, о которых расскажу тебе во время наших прогулок в Куртавнеле, если богу угодно будет сохранить нам всем жизнь до тех пор2.
Прощай, дорогая малышка, целую тебя очень нежно и советую упорно работать и
размышлять.
P. S. Поклонись от меня г-же Аран, г-ну Флемингу и его жене.
С французского:
Лейстер-Сквер, отель "Саблоньер".
Должно быть, в Вестминстер-Холле имеются два входа - так как, со своей стороны, я тоже прождал до половины шестого у двери напротив Аббатства
1. Ну что же - делать нечего, сожалею лишь о том, что напрасно вас обеспокоил. В воскресенье меня не будет в Лондоне
2, поэтому не смогу принять ваше любезное приглашение; но поскольку вы были так добры и обещали мне пропуск в Палату в понедельник - я буду вам очень признателен, если вы укажете мне время и место, где мы могли бы встретиться в понедельник
3. С самыми лучшими чувствами, сударь,
Продолжаю рассказывать вам свою здешнюю жизнь, день за днем1, дорогая и добрая госпожа Виардо.
Вторник, 2. Ходил в театр "Олимпия" смотреть актера по имени Робсон в английской переделке "Дочери скупого"2. Не знаю, видели ли вы в этой пьесе Буффе. Робсон произвел на меня очень глубокое впечатление. Невозможно играть с большей силой; иногда это граничит с карикатурой, но он потрясает вас - это в буквальном смысле ужасающе правдиво. Другие актеры были посредственны. Деревянные куклы с деревянными жестами и такими же голосами. "Дочь скупого" сопровождалась английским фарсом, an extravaganza {нелепостью (англ.).}3. Это было ужасно плоско, и Робсон, игравший там смешную роль - "a wandering minstrel" {бродячего музыканта (англ.).}, утрировал все, вплоть до походки, столь нелепым образом, что я ушел, не дождавшись конца. Англичане лопались от смеха, а смеющийся англичанин - зрелище не из приятных. Он похож на разладившийся механизм.
Среда. Я провел вечер у Томаса Карлейля4. Он много спрашивал меня о положении России, о покойном императоре Николае, которого он упорно считает великим человеком; мне пришлось говорить по-английски, и, клянусь, это было не так-то просто. В конце концов я кое-как выпутался. Карлейль - человек большого ума и своеобразия, но он стареет и, старея, запутывается в одном парадоксе: дурные стороны свободы, с которыми он сталкивается, кажутся ему невыносимыми, и он принялся проповедовать покорность, покорность вопреки всему. Он очень любит Русских, потому что они, согласно его идее, в высшей степени обладают способностью повиноваться, и ему было неприятно услышать от меня, что эта способность не так безоговорочна, как он себе вообразил. "Вы отняли у меня иллюзию",- воскликнул он? Теперь он пишет историю Фридриха Великого, который с юности был его героем именно потому, что умел подчинять себе других. Есть такая Русская пословица: обжегшись на молоке, дуют на воду. Хотел бы я увидеть Карлейля в шкуре Русского, хотя бы неделю; он бы запел по-другому. Впрочем, он очень милый и добродушный, как и его жена6.
Четверг. Утром я отправился к г-ну Трумену. Дома была только м-ль Берта. Мы побеседовали с ней пару часов. Она очень, очень пополнела - решительно, лондонский воздух идет ей на пользу. Затем я отправился обедать к г-же Стенли (вдове норичского епископа, покровителя м-ль Линд). Все были в белых галстуках и т. д., и мне снова пришлось говорить по-английски. Тем не менее, я не скучал. После обеда меня представили знаменитому историку Гроту и его жене - высокой и грузной женщине пахнущей мускусом, с крашеными волосами и высокомерным взглядом. Трот чрезвычайно прост и скромен, тогда как у его жены такой вид, будто она создала не только "Историю" своего мужа, но и самого этого мужа впридачу. Она говорит: "Мы (we) только что получили очень лестный диплом Амстердамского общества" и т. д. Говорят, что это ей принадлежат ужасные статьи в "Times", подписанные "an Englishman" {англичанин (англ.).} и направленные против французского правительства до 18527. Меня представили также сестре Маколея.
Пятница. Утром был у Герцена, который читал мне свои "Воспоминания"8. Погода превосходная. Обед с Мюллером, а вечером мы были на концерте, где слушали сонату (No 101) Бетховена, которую я не смог понять, затем концерт Баха для двух фортепьяно (Рубинштейн и Клиндворт) - это было восхитительно. Играли также ottetto {октет (итал.).} Рубинштейна, который мне не понравился9.
Сегодня я иду к г-ну Найтингейлу, но расскажу вам обо всем этом во вторник.
Как вы поживаете? Что поделываете в дорогом, милом Куртавнеле? Погода вам благоприятствует. Если вы не можете ходить, пусть вас, по крайней мере, выносят во двор
10. Передайте от меня привет всем и всему в Куртавнеле. Будьте здоровы и не забывайте
P. S. Пишите мне, пожалуйста, и подробно. У меня на три номера больше, чем у вас. Und vergessen Sie nicht... {И не забывайте... (нем.).}
С французского:
Theuerste Freundinn, почему вы мне не пишете? Скоро три недели, как я покинул Париж, и только одно письмо1! Ну согласитесь, что это не очень мило с вашей стороны, тогда как я пишу вам No 52. Только бы вы были в добром здравии - не хочу сомневаться в этом и продолжаю my diary {мой дневник (англ.).}.
Суббота. 6 июня. Выехав в 3 часа, в 6 я приехал в Эмбли-парк3, резиденцию семейства Найтингейл. Парк великолепен, чудесные деревья и т. д. Я нашел большое общество, собравшееся в замке (за исключением мисс Флоренс Н<айтингейл>4, которая сейчас в Лондоне). Обед прошел скучно, затем к вечеру немного оживились. Одна дама очень противным голоском спела противные английские песенки, мужчины повторяли припев, как попугаи. Впрочем, все были действительно очень милы, расточали мне приглашения, и я, как мог, благодарил всех, делая на каждом шагу грамматические ошибки. Г-н Найтингейл - в полном смысле слова country gentleman {помещик (англ.).}. Его жена - маленькая добрая старушка; у мисс Найтингейл старшей (ей - за 40) вид умный, добрый, деятельный и энергичный. Среди гостей были: 1) сэр Чарлз Тревильян, видный служащий Казначейства, милый, образованный, немного тяжеловесный, но в общем весьма симпатичный, сохранивший какую-то наивность; 2) его жена, сестра знаменитого Маколея, a witty woman {остроумная женщина (англ.).}, хохотунья и болтушка; 3) ее дочь - особа незначительная; 4) г-н Денмен, капитан королевской яхты, с лицом гордым и мужественным, может быть, слегка наглым; 5) его жена, та самая певичка, с правильными чертами лица, бледного и отекшего; 6) полковник Кьюа - Родон Кроули из "Ярмарки тщеславия"5; 7) гг. Шоу-Лефевр, Лашингтон - молодые люди из "хорошей" семьи, первый, кажется, добрый малый. Остальные персонажи мало интересны. Мне хорошо спалось в огромной кровати.
Воскресенье 7. Мы совершили поездку в Солсбери. Восхитительный собор, один из самых красивых, которые мне довелось видеть - восхитительная чистота линий. Долгая служба. Еще более долгая молитва, которую in a whining tone {жалобным тоном (англ).} произносил clergyman {священник (англ).} с прямыми волосами. Обед; беседа - без пения. Воскресенье. В 10 часов вечера в гостиной family prayers {семейная молитва (англ.).} при свечах; собираются все; присутствуют и слуги. Я становлюсь на колени, вместе со всеми поворачиваясь к стене лицом в то время, как хозяйка дома истово произносит молитву; голос старой честной женщины, исполненной умиления, волнует меня. Я не разделяю религиозного чувства англичан, но оно не может не поражать - сюда в большой мере примешивается чувство приличия, respectability {респектабельности (англ.).},- возможно, но оно от этого не становится менее сильным. Обычно полагают, что словами - это смешно - все сказано! Что ж? Смешное - еще не доказательство того, что оно не может быть ни полезным, ни даже великим6.
Понедельник 8. Возвращение в Лондон. Я присутствовал на заседании Палаты общин. Полное отсутствие всякого театрального эффекта, всякой постановочности меня поразили; speaker {спикер (англ.).}, наполовину уснувший под своим париком; лорд Палмерстон, в шляпе, надвинутой на нос, который просыпался лишь для того, чтобы произнести несколько никому не слышных слов; эти сюртуки, эта непринужденность... впечатление, однако, большое; чувствуется, что здесь - сердце огромной империи и что это прочно. Обсуждение в этот день было неинтересным, но я увидел почти всех львов.
Вторник 9. У меня было намерение поехать в Манчестер, но я отложил поездку до пятницы. Обедал у г-на Милнза, и там долго беседовал (и все по-английски!) с лордом Эшбартоном, главой дома Берингов; затем отправился в Палату лордов. Г-н Шоу-Лефевр, племянник знаменитого speaker Палаты общин, ввел меня туда, и я присутствовал на заседании, сидя на ступеньках трона - то есть почти на полу. Дизраели появился на одно мгновенье; вид у него умный и весьма тщеславный; манеры первого тенора или модного автора. Обедал с семейством Шоу-Лефевр - пожилой дамой и шестью девицами, хорошенькими и непринужденными. Признаюсь, что англичане в целом мне нравятся; я этого не ожидал. Меня записали в первый здешний клуб - "Атенеум"
7; не знаю, кто раздобыл для меня приглашение в Географическое общество на сегодняшний вечер. Я обедаю и провожу завтрашний вечер в городе; обо всем этом я вам расскажу. Но пишите же мне, умоляю вас! Нехорошо так молчать. Прощайте; обнимаю всех и целую ваши дорогие и ленивые руки.
Я получил вашу записку лишь вчера вечером, по возвращено из Манчестера1 - у меня уже не было возможности воспользоваться, вашим любезным приглашением. Одновременно я нашел здесь письмо, которое вынуждает меня покинуть Англию намного раньше, чем я думал2; в будущее воскресенье меня уже не будет в Лондоне. Но, конечно же, я не уеду отсюда, не поблагодарив вас за гостеприимный и радушный прием, который вы мне оказали и который заставит меня увезти из Англии самые приятные воспоминания.
План, приведенный выше, дорогая княгиня, был необходим для того, чтобы вы поняли, где я нахожусь вот уже три дня, поскольку Зинциг не обозначен ни на одной карте1. Это совершенная дыра, где есть источник, подобный тому, что в Эмсе. Я предпочел его, дабы избежать сутолоки; и впрямь здесь нет и намека на сутолоку: нас, Kurgäste {больных (нем.).}, здесь всего 80 человек, и более 10-ти вместе никогда не увидишь. Как видите, ничто не мешает мне работать2 - и потому я полон благих намерений. Но благие намерения - это так мало!
Меня послал сюда мой дрезденский доктор - Геденус, я посетил его после того, как проводил Некрасова до Берлина3. Он возвращается в Россию, где рассчитывает остаться до зимы. Его красавица сопровождает его4. Красавица эта для него - веревка на шее, сущее наказание, к тому же она отнюдь не красива и никогда таковой не была. Во время путешествия я обнаружил у них одну милую привычку, у нее - мучить, у него - мученья испытывать; бог с ними, если это их устраивает! Митридат питался ядами5. Но я, признаюсь, в ужасе от этой толстой г-жи Панаевой. Представьте, что у нее случаются нервные припадки с антрактами, которые обусловлены приходом третьего зрителя, модистки и т. п. И Некрасов, с его умом, видит в этом лишь пылкий нрав. Г-жа Панаева будит во мне Русского, впору понравиться самому князю6: всякий раз, что я ее вижу, во мне пробуждается желание схватить толстую крепкую палку и бить ее по тому месту... которое для этого всего удобнее; впрочем, таких мест у нее много повсюду!
Я заходил к вам, когда был проездом в Париже7, но вы были уже в Бельфонтене8. Для меня это было доказательством полного выздоровления м-ль Екатерины9, и с этой точки зрения я порадовался вашему отъезду. Осенью я непременно навещу вас в Бельфонте. Впрочем, не уверен, правильный ли я надписываю адрес. Вот как он выглядит у меня:
Sinzig, bei Remagen am Rhein,
Regierungsbezirk Coblentz {*}.
{* Зинциг, близ Ремагена на Рейне, округ Кобленц (нем.).}
Мы находимся в самом центре широкой и плодородной равнины, со всех сторон окруженной горами. Единственная неприятность Состоит в том, что здесь не хватает тени.
Тысяча приветов князю - кстати, он сейчас не в России? Кланяюсь всем вашим и целую вашу руку; будь я немного старее, поцеловал бы и руку вашей дочери, но удовольствуюсь тем, что дружески пожму ее.
P. S. Итог второй страницы моего письма10:
Спасение - только на торных дорожках!11
На конверте:
Frankreich {Франция (нем.).}
Госпоже княгине Трубецкой
в замке Бельфонтен
близ Фонтенбло.
Если ты хочешь знать, дорогая Полинетта, где я нахожусь, возьми карту Германии, и затем найди Рейн; поищи на левом берегу город Кобленц - немного далее ты увидишь другой город, который называется Бонн; между этими двумя городами, всё на том же левой берегу, находится небольшое местечко, которое называется Ремаген. Так вот, Зинциг расположен в полулье от Ремагена,- но я очень сомневаюсь, достаточно ли подробна твоя карта, чтобы он на ней значился. Словом, если хочешь написать мне, надпиши адрес: Рейнская ПРуссия, Зинциг близ Ремагена на Рейне. Я здесь уже шесть дней - пью много воды, принимаю каждый день ванны,- одним словом, выполняю все предписания врача, чтобы постараться вылечиться и получить возможность покинуть это место через пять недель и приехать за тобой. Здесь очень мало народу и, следовательно, мало развлечений; ничто не мешает мне работать1. Впрочем, живем мы здесь в красивой местности - посреди плодородной равнины, окруженной высокими горами; к несчастью, погода не благоприятствует. Однако, я уже совершил две или три прогулки, а погода не всегда же будет плохой.
Что касается тебя, то я не то что надеюсь, а уверен, что ты трудишься со всем усердием, на которое способна; помни о том, что мне нужны хотя бы награды второй степени! После всех этих важных занятий и последнего экзамена мы поедем отдыхать в Куртавнель - представлять комедии и проч., и проч., и проч.
Когда ты будешь писать мне, не забудь сообщить, что известно о здоровье г-жи Виардо2. Я написал ей отсюда3, но еще не получил ответа.
Тебе нет надобности франкировать письма.
До свиданья, дорогая малышка, будь здорова, работай idem {так же
(лат.).}, обнимаю тебя сердечно.
P. S. Кланяйся от меня г-же Аран и г-ну и г-же Флеминг.
Для начала обнимаю вас и поздравляю от всего сердца, а уж потом благодарю за то, что вы вспомнили и обо мне2. Все-таки прекрасно иметь сына3 - не так ли - а когда у тебя уже три дочери4, это еще прекраснее. Конечно, на вашу долю выпало немало тяжелых переживаний, но теперь вы должны быть счастливы: "у нас в небе поют жаворонки", как говорится в Русской пословице. Теперь надо постараться, чтобы здоровье матери поправилось как можно скорее - что до малыша, то вот увидите, он пробьет себе дорогу.
Еще раз приношу вам и всем вашим мои самые горячие поздравления.