Тургенев Иван Сергеевич - Письма (1855-1858)

  

  

   Voici deux bouquets qu'on t'envoie de Courtavenel avec mille compliments. Je viendrai te prendre dimanche de bonne heure et te conterai tout ce que j'ai fait et vu.

   Vendredi,

   10 h. du matin.

  

  

   ...С последнего свидания нашего в Париже я поселился У добрых приятелей и почти ежедневно таскаюсь с хозяином дома на охоту, хотя куропаток в этот год весьма мало¹. Не знаю, когда буду в Париже². Если вам скучно, садитесь на железную дорогу, взяв предварительно билет в Дилижанс, отходящий в Rozoy-en-Brie, куда к вам навстречу вышлют экипаж из Куртавнеля, имения г. Виардо. По крайней мере получите понятие о французской деревенской жизни...

  

  

   Что же ты никакой вести об себе не даешь, любезный друг? Я всё ждал письма и присылки моей повести¹, но, наконец, решаюсь сказать тебе два слова: переехал ли ты в Путней² - и здоров ли ты - и здоровы ли все вы? Я здесь живу в деревне и наслаждаюсь farniente и охотой. Плохо только то, что охота, за скудостью дичи,- очень посредственна и погода прескверная. Кончил я твое мемуары во 2-й части "П<олярной> з<везды>". Это прелесть - и только остается сожалеть о неверностях в языке³. Но ты непременно продолжай эти рассказы: в них есть какая-то мужественная и безыскусственная правда - и сквозь печальные их звуки прорывается, как бы нехотя, веселость и свежесть. Мне всё это чрезвычайно понравилось - и я повторяю свою просьбу - непременно продолжать их, не стесняясь ничем. Странное дело! В России я уговаривал старика Аксакова продолжать свои мемуары, а здесь - тебя. И это не так противуположно, как кажется с первого взгляда. И его и твои мемуары - правдивая картина Русской жизни, только на двух ее концах - и с двух разных точек зрения⁴. Но земля наша не только велика и обильна - она и широка - и обнимает многое, что кажется чуждым друг другу.

   Фет приезжал сюда дня на два - я ему дал книжку его стихов и твой адресс - он перешлет ее тебе⁵.

   Отзовись, пожалуйста; а я, приехавши в Париж, буду писать тебе часто и толково; а здесь лень на меня напала невообразимая,- вот мой адресс: au château de Courtavenel, près de Rozoy-en-Brie (Seine-et-Marne).

   Обнимаю всех твоих и Огарева. Будь здоров.

   Твой Ив. Тургенев.

  

  

   Пишу к Вам из деревни г-жи Виардо, где я нахожусь уже более месяца (впрочем, я ездил отсюда дней на десять в Лондон)¹. Мне здесь очень хорошо: я нахожусь с людьми, которых я люблю и которые меня любят; одно скверно: погода отвратительная и дичи совсем нету. Я уверен, что теперь в наших краях не может быть так дурно. А я совсем не знаю, что делается в наших краях; от дяди я до сих пор не получил ни строчки; только от брата Вашего, Льва - получил я письмо, на которое отвечаю в Вашем письме. Вы передадите ему мой ответ². Он великий чудак; нам суждено любить друг друга издали - а вблизи - чувствовать взаимное стеснение. Что другой Ваш брат, Николай? Неужели всё продолжает сидеть на Кавказе и не возвращается в наши "мирные края"?³ Напишите мне слова два о Вашем житье-бытье. Продолжаете ли Вы заниматься музыкой - и где намерены провести зиму - в деревне или в Москве? Что делают все Ваши знакомые, Ваш адъютант Ольга Петровна, Настенька и т. д.? По временам, среди французской природы и французского общества, которое меня окружает, приходит мне на память Ваш маленький флигель на берегу Снежеди... Кстати, неужели Вы всё еще продолжаете Ваши купанья? Здесь, уже более месяца, царствует такой холод, что боже упаси! Видаете ли Вы хотя изредка Вашего брата Льва - или он продолжает сидеть в Ясной с своими тетками?⁴ Я закидываю Вас вопросами, а Вы, может быть, думаете, что мне бы следовало не расспрашивать, а рассказывать. Да рассказывать-то нечего; я живу здесь в стороне, которая так же глуха, как Ваша; с тою только разницей, что из здешних жителей Вам никто не знаком. Скажу Вам, однако, слова два о моей дочке. Она мне нравится; ленива немножко - но очень добра и мила; большого роста, на меня похожа, только глаза у ней почти черные; по-Русски забыла совершенно - и говорит парижским акцентом. Мы много занимаемся музыкой, читаем, играем комедии. Впрочем, я ничего не делаю; зато в Париже собираюсь работать сильно.

   Прочтите в октябрьской книжке "Совр<еменник>а" мою повесть "Фауст" - и скажите Ваше мнение⁵. Напишите мне письмо побольше, обо всем, что придет Вам в голову; а я даю Вам слово, что отвечу аккуратно. Рука Ваша, я надеюсь, пришла в совершенно нормальное положение? Видаете ли Вы дядю и его семейство?

   Ну, прощайте, любезная Мария Николаевна. С истинно дружеским чувством жму Вашу руку. А граф что поделывает хорошего? Продолжает гневаться на "Русский вестник"?⁶ Говорят, этот "Вестник" собирается меня уничтожить⁷. Дело весьма нетрудное!

   Обнимаю графа, всех Ваших деток; будьте все здоровы и благополучны.

   P. S. Я не франкирую это письмо, для того чтобы, оно вернее дошло; а Вы не франкируйте Ваш ответ.

  

  

   Ваше письмо довольно поздно дошло до меня, милый Лев Николаевич,- я ездил в Англию и нашел его здесь уже по возвращении¹. Начну с того, что я весьма благодарен Вам за то, что Вы его написали, а также и за то, что Вы отправили его ко мне я никогда не перестану любить Вас и дорожить Вашей дружбой, хотя,- вероятно, по моей вине - каждый из нас, в присутствии другого, будет еще долго чувствовать небольшую неловкость. Я убежден, что мы свидимся и будем видеться часто; уезжая, я сказал Вашей сестре, что не буду иметь времени посетить Вас в Ясной²,- а она иначе поняла мои слова. Отчего происходит эта неловкость, о которой я упомянул сейчас,- я думаю, Вы понимаете сами. Вы единственный человек, с которым у меня произошли недоразуменья; это случилось именно оттого, что я не хотел ограничиться с Вами одними простыми дружелюбными сношениями - я хотел пойти далее и глубже; но я сделал это неосторожно, зацепил, потревожил Вас и, заметивши свою ошибку, отступил, может быть, слишком поспешно; вот отчего и образовался этот "овраг" между нами. Но эта неловкость - одно фигическое впечатление - больше ничего; и если при встрече с Вами у меня опять будут мальчики бегать в глазах, то, право же, это произойдет не оттого, что я дурной человек. Уверяю Вас, что другого объясненья придумывать нечего. Разве прибавить к этому, что я гораздо старше Вас, шел другой дорогой... Кроме собственно так называемых литературных интересов - я в этом убедился - у нас мало точек соприкосновения; вся Ваша жизнь стремится в будущее, моя вся построена на прошедшем... Идти мне за Вами - невозможно; Вам за мною - также нельзя; Вы слишком от меня отдалены, да и кроме того, Вы слишком сами крепки на своих ногах, чтобы сделаться чьим-нибудь последователем. Я могу уверить Вас, что никогда не думал, что Вы злы, никогда не подозревал в Вас литературной зависти. Я в Вас (извините за выражение) предполагал много бестолкового, но никогда ничего дурного; {Далее зачерпнуто: да Вы и} а Вы сами слишком проницательны, чтобы не знать, что если кому-нибудь из нас двух приходится завидовать другому-то уже, наверное, не мне. Словом, друзьями в Руссовском смысле мы едва ли когда-нибудь будем³; но каждый из нас будет любить другого, радоваться его успехам - и когда Вы угомонитесь, когда брожение в Вас утихнет, мы, я уверен, так же весело и свободно подадим друг другу руки, как в тот день, когда я в первый раз увидал Вас в Петербурге⁴.

   Но довольно об этом. Скажите мне лучше, что Вы делаете? Написали ли что-нибудь? Что - "Юность"? Что - кавказская повесть?⁵ А записки Вашего брата - отделали ли Вы их и отправили ли их в Петербург?⁶ - И сам он неужели намерен остаться на Кавказе? Если он вернется в Тульскую губернию, поклонитесь ему от меня⁷. Где Вы намерены провести зиму? Всё это меня очень интересует. Сам я раньше будущего июня месяца не попаду в Спасское. Здесь я пока ничего не делаю; - но переехавши в Париж (недели через три), примусь за работу. Мне здесь очень хорошо; я с людьми, которых люблю душевно - и которые меня любят. В октябрьской книжке "Современника" помещена будет моя повесть; скажите мне, понравится ли она Вам⁸. Мой адресс пока: Paris, poste restante. В Париже Фет - он Вам кланяется,- а из Берлина я получил письмо от Некрасова⁹. Как-то "С<овременник>" пойдет без него.

   Прощайте, будьте здоровы, жму Вам крепко руку.

  

   P. S. Я пишу Вам в письме к Вашей сестре. Мой поклон Вашей тетушке. Кстати, уж если дело пошло на число 28, я тоже родился 28-го числа.

   На обороте:

   Графу Льву Николаевичу Толстому.

  

  

   Здравствуй, дружище! Давно собирался я написать тебе о себе - да всё не приходилось. Сегодня Виардо уехали на день в Париж - и я беРусь за перо, пользуясь свободным временем. Уже шесть недель, как я здесь; (я дней на десять ездил в Лондон на свидание с старыми друзьями)¹, и мне очень хорошо. Я здесь чувствую себя дома; никуда не хочется - на душе тихо и светло. И здоровье мое весьма удовлетворительно; одно только досадно: погода прескверная и в комнатах холодно. Но это пустяки: мы читаем очень много музицируем, играем комедии - в дни проходят чудесно.- Моя дочка очень меня радует; у ней прекрасное сердце - и что-то весьма симпатичное" откровенное и доброе во всем существе; она ростом с Mme Виардо - и очень на меня похожа. По-Русски забыла совершенно - и я этому рад. Ей не для чего помнить язык страны, в которую она никогда не возвратится.- Словом, мне очень хорошо - и я сообщаю тебе это, потому что знаю, что это тебя порадует.- Ну, а ты что поделываешь? Как провел лето в своем волшебном острове в Кунцове? Действительно ли была коронация государя так великолепна, как здесь пишут?² Пожалуйста, напиши мне слова два о литературных движениях в Москве. Что "Вестник"? Что "Беседа"?³ До меня дошли слухи, что "Вестник" хочет напечатать письмо, в котором я обещал; ему повесть - с своими комментариями - правда ли это?⁴ Я от Некрасова получил уже письмо из Берлина⁵ - он собирался в Вену - а оттуда в Венецию; - как-то без него пойдет "Совр<еменник>"? Пожалуйста, наблюдай за ним, не давай ему faire fausse route⁶. Ты, вероятно, приедешь зимою в Петербург - проведи там месяца два. Извещай меня обо всем, что может интересовать меня в литературном мире - я здесь, вероятно, до возвращена" в Россию Русской буквы не увижу напечатанной.- Что делает Аполлон Григорьев?⁷ Бедный Островский переломил себе ногу: выздоровел ли он?⁸ Я от Толстого получил на днях странное (и хорошее) письмо, на которое отвечал ⁹. Прочти "Фауста" в октябрьской книжке "Современника" - ты увидишь, я его выправил сообразно с твоими замечаниями - какое окончательное впечатление произведет он на тебя¹⁰. Фет в Париже - я его видел. Скучает до исступления - ничего не понимает изо всего, что вокруг него происходит; вне своей лирики он плох - и совершенно лишен даже поверхностной наблюдательности¹¹.

   Как только я перееду в Париж (в конце октября по новому стилю) - ты получишь мой адресс; но ты не жди этого - пиши мне poste restante, в Париж. Меня до крайности ты этим одолжишь.

   В Лондоне я нашел приятелей гораздо лучше, чем думал: здоровы и достаточно веселы ¹².

   Ты, может быть, знаешь, что я из Кронштадта до Штеттина доплыл с сер<ом> Ч. Непиром ¹³ - и с Пикулиным, который, как он мне сказывал, ехал за своей женой. Напиши мне два слова об этом деле - и о ней.

   Ну прощай, мой милый. Обнимаю тебя крепко и прошу не забывать.

  

  

   Милый Панаев, я получил твое письмо, в котором ты извещаешь меня о прибытии "Фауста"¹. Благодарю за все сообщенные известия: я здесь нахожусь в совершенном неведении всего, что происходит в литературном нашем мире - и дорожу малейшей подробностью. Обещаю тебе, что употреблю все усилия, чтобы поддержать "Совр<еменни>к" - и собственными трудами, и сообщением разных новостей, известий, названий книг для переводов и т. д. За всё это я примусь, как только перееду в Париж - т. е. через три недели, а здесь мне и некогда, да и не то в голове. Я, однако, проездом в Париже познакомился с некоторыми литераторами - и в течение зимы я, вероятно, всех их увижу - так же как и издателей здешних Revues; посмотрим, что можно будет сделать². Переехавши в Париж, я тебе тотчас доставлю свой адресу а пока пиши; poste restante.

   За "Нахлебника" я примусь тотчас, как только перееду в П<ариж> - и вышлю его немедленно³. Я бы очень был тебе благодарен, если б ты мог выслать мне за "Фауста" по 100 р. сер. за лист из сумм "С<овременник>а". Также, прошу тебя выслать мне один экземпляр, сложив его в виде письма - это станет довольно дорого, но я с охотой заплачу его. Вексель на банкира пошли в другом письме.

   Кланяйся Чернышевскому - я уверен, что вы вдвоем можете очень хорошо вести журнал⁴. Присылай мне по крайней мере перечень содержания каждого No "Совр<еменник>а". Я постараюсь выхлопотать, чтобы его мне присылали через здешний почтамт, но не знаю, удастся ли. Хоть, признаюсь, очень странно, что нельзя получить здесь одну нашу Revue, тогда как все здешние Revues попадают к нам. Я уверен, что если б NoMepa отправлялись sous bande, они бы не могли дорого стоить. Попробуй, пожалуйста, с одним Noмером - может быть, удастся.

   Кланяйся всем добрым приятелям - ты мне не писал, как встретили журналы объявление "Совр<еменник>а"?⁵ Что Краевский и его "Ведомости"?⁶ Что господа москвичи?⁷ Напиши об этом слова два.

   От Толстого я письмо получил и отвечал уже⁸. Будь здоров, дружески жму тебе руку и остаюсь

  

  

   Chère fillette, je prends ce mauvais petit bout de papier pour t'êcrire deux mots. Tout le monde se porte bien ici - on pense souvent à toi - et hier surtout, jour de la reprêsentation du "Dêpit Amoureux"¹, on a regrettê ton absence. Mme Viardot m'a dit t'avoir êcrit et j'espère qu'elle a êtê très bonne pour toi. Quant à moi, je t'embrasse de tout mon cœur et te prie de bien travailler, de ne pas t'ennuyer à la pension, d'être très obêissante pour qu'à mon retour, qui aura lieu avant quinze jours, je puisse te gâter à mon aise_s sans avoir des reproches à me faire. Porte-toi bien - diÉg mille amitiês de ma part à Mme Harang - et pense à moi. La meilleure manière de me prouver que tu le fais, c'estë de travailler beaucoup et bien. A revoir bientôt!

  

  

   Я недавно тебе писал¹, но не хочу оставить твое последнее письмо без ответа². Я еще здесь, но через десять дней я уже поселюсь в Париже³ и примусь за работу очень серьезно. Моя новая большая повесть поспеет, если я буду жив и здоров, к Новому году⁴ - вы ее можете напечатать в февральской книжке; а в декабрьской - "Нахлебника", которого ты получишь в измененном виде в половине ноября (если только цензура его пропустит)⁵. Остается тебе подшпоривать Толстого, чтобы он доставил "Юность" или кавказскую повесть к январской книжке⁶. Я ему писал в ответ на его письмо и также просил не лениться⁷; напоминал ему также о "Записках" его брата о Кавказе, которые прелестны и должны появиться в "Современнике"⁸. Кроме того, у меня до Нового года будет готова статья под заглавием: "Гамлет и Дон-Кихот" ⁹. Если ты найдешь нужным, можешь поместить это в объявлении. Я очень рад, что "Фауст" в окончательном виде тебе понравился¹⁰;- дай бог, чтобы он понравился также публике. Вы хорошо делаете, что помещаете перевод Гетева "Фауста"; боюсь только, чтобы этот колосс, даже в (вероятно) недостаточном переводе Струговщикова, не раздавил моего червячка¹¹; но это участь маленьких;- и ей должно покориться. Благодарю тебя также за то, что ты позаботился насчет высылки "Современника"; ты будешь получать от меня аккуратный отчет моих впечатлений, мои заметки и т. д. Я, как только попаду в Париж, познакомлюсь почти со всеми литераторами¹², но что из этого выйдет - узнаешь после.

   Когда будешь писать Островскому, поклонись ему от меня и скажи, что я душевно сожалею о постигшем его несчастьи¹³.

   Напиши Григоровичу, что я ему кланяюсь и жму руку - и также прошу сделать что-нибудь к XI-му номеру. Дружинину скажи, чтоб он прислал мне свой адресс; я ему, по обещанию, отправлю из Парижа небольшую вещь¹⁴. Кланяюсь ему и всем петербургским друзьям, Языкову, Гончарову и т. д., и т. д.

   Кстати, если "Король Лир"¹⁵ появится в декабрьской книжке, то,; я думаю, не худо бы "Нахлебника" отложить до января.

   Прощай, будь здоров. Из Парижа напишу тебе тотчас и адресс вышлю. Прошу тебя выслать за "Фауста" деньги poste restante.

  

   P. S. Жму руку Чернышевскому. Продолжаются его статьи о гоголевском периоде?¹⁶

  

  

   Chère Paulinette,

   Je pars d'ici dimanche et ne serai à Paris qu'à 10 heures du soir; je te verrai lundi - et te ferai sortir jeudi, si tu es sage. Mme Viardot quitte Courtavenel lundi ^г. A bientôt, merci pour ta gentille lettre, je suis très content que tu travailles bien et je t'embrasse de tout mon cœur.

  

   P. S. N'oublie pas de demander à Mme Harang si elle peut donner une chambre chez elle, comme l'hiver dernier, à Mlle Dêsirêe dès dimanche et prie-la de le faire savoir ici {От букв P. S. до слов savoir ici в подлиннике зачеркнуто.}.

   Ce n'est pas nêcessaire.

  

  

   Я получил ваши два письма и отвечаю¹. Во-первых, благодарю вас, любезный Е<лисей> Я<ковлевич>, за все ваши литературные известия; они мне были очень приятны, и я рассчитываю на продолжение ваших ежемесячных отчетов. Без них я здесь точно в мешке; ни один родной звук не доходит.- Некрасов в Риме²; я от него получил письмо; ему, кажется, хорошо. Пишите в Рим, poste restante. - Насчет помещения Гетева "Фауста" с моей безделушкой в одной книге - я совершенно вашего мнения - и писал Панаеву, что этот колосс раздавит моего червяка³. Жалко мне очень Щербину - неужели ему никак помочь нельзя?⁴ Августовский и сентябрьский No-а "Современника" я получил от Брандуса (сообщите это Панаеву да напомните о высылке денег за "Фауста"). Я только успел прочесть статью Чернышевского, да очерки Берга⁵, да статью Лайбова о "Собеседнике".- Кто этот Лайбов?⁶ Статья весьма недурная.- От статьи Чер<нышевско>го я пришел в умиление - пожмите ему от меня за нее руку, Черн<ышевски>й, без всякого сомнения, лучший наш критик и более всех понимает, что именно нужно; вернувшись в Россию, я постараюсь сблизиться с ним более, чем до сих пор.- Напишите мне, какое будет в публике мнение о моем "Фаусте"г - и напишите без лицеприятия и обиняков.

   Теперь перехожу к дедушке⁷.

   Я Искандеру написал о его просьбе - и как только получу ответ, тотчас дам знать в Петербург. Это первое; Я, разумеется, Искандеру представил дело в самом хорошем виде и надеюсь на его согласие⁸.- Устав Марсельского банка мною заказан и вышлется через Брандуса. Благодарите его за доставленные сведения. Мне очень досадно, что он всё еще перебивается, как рыба об лед. Что же г-н Каменский со своими обещаниями?⁹. И Анненков не едет и не везет денег¹⁰. Когда этот толстый человек приедет, непременно заставьте его написать мне письмо.

   Я до сих пор не принялся еще за работу, потому что не нашел квартеры, нанял было одну, да она оказалась холодна, и я ее бросил, потеряв 150 франков. - Пишите мне пока poste restante; как только поселюсь окончательно, дам вам знать. Здоровье мое недурно.

   Будьте здоровы, я скоро напишу вам ответ Иск<анде>ра. Жму вам обоим руки и кланяюсь всем знакомым, Анне Захаровне, Дарий.

  

   P. S. Не забудьте выслать мне 9 экземпляров моих повестей через Брандуса. Я не франкирую моих писем, чтобы они вернее доходили - это вы вычитайте из моих денег, когда вы их получите от А<нненко>ва. Распечатываю письмо для сообщения просьбы очень важной, а именно: здешний первый кабинет для чтения, Галиньяни, желает иметь Русскую газету. Я, разумеется, рекомендовал им "С. П.бургские ведомости".- Теперь вот что вы должны сделать; пойти от моего имени к Краевскому и сказать, что Галиньяни желает получать "С. П.бургские ведомости" с 1-го ноября до 1-го мая, т. е. на 6 месяцев. Нужные деньги для этого вы ему вручите, взявши от Анненкова, а адресс Галиньяни следующий:

   Au cabinet de lecture de A. W. Galignani, rue de Rivoli. Paris.

   A с Галиньяни деньги получу я. Это меня очень интересует, потому что я буду читать этот журнал.

  

  

   Париж. 6-го ноября нов. ст. 1856. 25-го октября ст. ст. Милый Боткин, Твое письмо¹ меня душевно обрадовало - и я потому только не сейчас ответил тебе, что мне хотелось, переехавши в Париж, выслать тебе мой адресс. Но тут случились неприятности: первую квартеру, которую я нанял, я принужден был бросить, до того она оказалась холодна. Теперь я поселился Rue de Rivoli, No 206 - кажется, не дурно. Кроме этой маленькой неприятности, со мной случилась другая, большая, вероятно для того, чтобы до-= казать мне на деле, что полного счастья быть не может: вообрази, старая моя болезнь, невралгия в пузыре, после 6-летнего молчанья, вернулась на 4-й день моего переезда в Париж! Хотя она не очень сильна и хотя доктор уверяет меня, что это скоро пройдет - что эти невралгии имеют привычку просыпаться, когда человек попадает в тот воздух, где он их схватил,- однако, признаюсь, это сильно меня сконфузило - воспоминания о том, как я мучился, мало представляют утешительного. Однако я все-таки останусь здесь - что бы ни случилось.- Благодарю тебя за участие, которое ты принимаешь в моей жизни; - действительно, я очень был счастлив всё это время - может быть, потому что "цветы последние милей роскошных первенцев полей"². Теперь, если проклятая болезнь моя мне не помешает - я уже составил себе программу, как проводить время; утром работать (у меня уже совсем сложен в голове план романа, и я набросал первые сцены.³) - а вечером быть у друзей, выходить и т. д.- "Современник" я получаю через Брандуса; по моему настоянию, Галиньяни, выпишет "С. П.бургские ведомости" - друзья меня тоже не забудут - и я не буду отрезан от России⁴.- Спасибо тебе за все сообщенные известия; многое меня порадовало - и всё приходящее из России мне дорого. Не знаю, потому ли, что я за границей, но мне очень понравилась августовский и сентябрьский No-а "Современника". Чернышевского я бы, пожалуй, побранил за его нецеремонное обращение с живыми людьми, которых он, не спросись, вытаскивает за ворот из их частной жизни au grand jour de la publicitê, как говорят французы ⁵; но дорогое имя Б<елинского> меня подкупает - и я с сердечным умилением читал иные страницы⁶. Кто такое г-н Лайбов, автор статьи о "Собеседнике"?⁷ Вообще многое меня в "Современнике)" порадовало - иное даже и не зависящее от редакции. Наблюдай за ним, пожалуйста - Чернышевскому нужен ментор, а Панаеву (entre nous soit dit) нянька⁸; я никого не вижу и не знаю, кто бы мог так отлично исполнить эту роль, как ты. Il faut que tu aies la haute main sur tout cela - я во Франции привыкаю говорить по-басурмански.

   Я получил из России письма - мне говорят, что мой "Фауст" нравится (они имели глупость напечатать его с переводом Гётева "Фауста")⁹ - но я не буду покоен, пока я не узнаю твоего окончательного мнения. Ты заметишь, что я многое исправил по твоим советам¹⁰. Впрочем, я это не говорю для captatio benevolentiae - я знаю, что ты во всяком случае скажешь правду. Алекс<андру> Иванычу и Огареву "Ф<ауст>" не понравился¹¹. Я вижу здесь Делаво (который тебе кланяется), он затевает издать новый перевод моих "Записок"¹². К удивлению моему, мое имя известно во Франции - и мне предлагают разные издания моих переводов и т. п. Я был у Mr de Mars, rêdacteur en chef de la "Revue des 2 Mondes" - и был очень любезно принят. Вообще, я могу, если захочу, перезнакомиться здесь со всеми литераторами - и я намерен это сделать в течение зимы. Теперь я пока не установился¹³.

   Вчера я обедал у Мельгунова. Он живет здесь с своей quasi-женой, в очень милом антресоле, который он сам меблировал. Это - хотя скучный, но милейший и добрейший человек. Зачем он только так пространно говорит! Он (и Делаво) тебе кланяются. Делаво такой Русофил, что вообразить нельзя. Россия для него верх совершенства - я его не разочаровываю. Что ни говори - а мне все-таки моя Русь дороже всего на свете - особенно за границей я это чувствую.

   Получил я письмо от Некрасова из Рима¹⁴. Он начинает поскучивать - и с нетерпеньем поджидает Фета, который поехал к нему и теперь уже давно должен быть там.

   Как отлично мы проводили время в Куртавнеле! Каждый день казался подарком - какая-то естественная, вовсе не от нас зависящая разнообразность проходила по жизни. Мы играли отрывки из комедий и трагедий (NB. Моя дочка была очень мила в расиновской "Ифигении"¹⁵. Я плох во всех ролях до крайности, но это нисколько не вредило наслаждению) - переиграли все симфонии и сонаты Бетховена (всем сонатам даны были, сообща, имена) - потом вот еще что мы делали: я рисовал пять или шесть профилей, какие только мне приходили - не скажу в голову - в перо; и каждый писал под каждым профилем, что он о нем думал. Выходили вещи презабавные - и Mme Viardot, разумеется, была всегда умнее, тоньше и вернее всех.- Я сохранил все эти очерки - и некоторыми из них (т. е. некоторыми характеристиками) воспользуюсь для будущих повестей¹⁶. Словом, нам было хорошо - как форелям в светлом ручье, когда солнце ударяет по нем и проникает в волну. Видал ты их тогда? Им очень тогда хорошо бывает - я в этом уверен.

   Ах, если бы не вернулась моя проклятая невралгия!!! Не забывай меня, пожалуйста, и пиши, как только вздумается. Мне всегда очень весело получить от тебя письмо. Рассказывай мне про литературу, про общественную - и про свою жизнь.- Передай мой поклон Островскому, Писемскому и Григорьеву. Меня самого очень интересует повесть Островекого - а что его "Минин"?¹⁷ Неужели Писемский так захандрил, что даже роман свой не кончил? ¹⁸ Григорьев не приютился ни в каком журнале?¹⁹ - Я давным-давно написал Толстому - и не получил от него ответа. Говорят, он был опасно болен²⁰.

   Прощай, милый друг - будь здоров и пиши. Обнимаю тебя и остаюсь

  

  

   Прежде всего благодарю тебя за твою охотничью услугу. "Англин"¹ человек честный и вручит тебе настоящее ружье - а я тотчас вышлю тебе деньги, как только они прибудут из моего "прекрасного далека", как выражался Гоголь².

   Также низко тебе кланяюсь за Колбасина, хотя известие о том, что ты уже другому дал позволение печатать твои вещи - его, вероятно, огорчит. Впрочем, если ты П<исаревскому> не дал письменного дозволения, то я не думаю, чтобы он мог что-нибудь сделать - потому что, кроме того, что у тебя есть наследники, ценсура может спросить: а по какому праву ты печатаешь Искандера? И потому я все-таки прошу тебя выслать это позволение, поставивши вместо одного имени Колбасина - имена его и П<исаревско>го. Я ему тогда перешлю эту бумажку - и он, снесшись с П<исаревским>, будет в состоянии хлопотать³.

   Я хохотал до упаду от имени: Ипподром Сухозанет - и вовсе не вижу причины, почему тебе не поставить букв: И. Т.⁴ Разве они не могут обозначать: Илиогабал Тизенгаузен? Сделай одолжение, не стесняйся - а я с большим нетерпеньем ожидаю этого письма. Я и в России не скрывал, что знаю и люблю тебя, тем более могу я теперь смело сознаться в этом пред кем бы то ни было.

   Я вчера обедал с Пинто⁵ у Мельгунова; мне он очень понравился - но что за борода в виде каскада! Шутки в сторону, он мне кажется тонкой, изящной и чистой натурой. A propos d'Italiens, поклонись от меня милейшему Саффи⁶, qui a fait ma conquête.

   Кланяюсь также всем твоим - Огареву, его жене и твоим детям. Что поэмы Огарева - будут ли напечатаны и где именно?⁷

   Это, однако, нехорошо, что ты принужден был прибегнуть к огню... и, вероятно - корпии; что же касается до моей невралгии, то желал бы я очень, чтобы твое предсказание сбылось - а то я порядком потрушиваю.

   На днях я надеюсь получить издание моих повестей и рассказов в трех томах - и тотчас перешлю тебе один экземпляр. Прочитай все это à loisir - и скажи мне свое мнение обо всем. Огарева прошу о том же; ваше мнение мне дорого - и я ему верю⁸.

   Ну прощай, друг. Целую твои ясные очи. Если буду жив и здрав, увижу тебя в Лондоне, если не в феврале, то уже непременно в апреле - ибо я, перед возвращением в Россию, хочу провести часть сезона в Лондоне⁹. Еще раз спасибо и будь здоров.

  

   P. S. Если ты по предложению моему пришлешь мне autorisation на бумажке¹⁰, то кстати скажи о ружье - выдал ли тебе его Ленг; во всяком случае отвечай поскорей хоть одним словом ^п.

  

  

   Я получил высланные тобою 800 фр. и благодарю. Также получил я через Брандуса авг<устовский> и сентябрьский) No-а "Современника" - и, хотя не всё успел прочесть (у меня их приятели утащили - я на днях получу их обратно),- однако самое любопытное просмотрел и скажу, что я обоими No-ами доволен. Статья Чернышевского меня искренно порадовала¹; только я нахожу, что он несколько нецеремонно обходится с живыми людьми, рассматривая их частную жизнь с исторической точки зрения - иные, пожалуй, рассердятся, а иные стРусят и закричат. Сознаюсь, что при выбранном им предмете трудно было совершенно избегнуть это неудобство, но все-таки считаю своею обязанностью это заметить². А статья прекрасна, и иные страницы меня истинно тронули. Очерки Берга очень милы³, статья Лайбова весьма дельна (кто этот Лайбов?)⁴.- Благодарю тебя за твое хорошее мнение о моей деятельности и любви к "Совр<еменник>у"; могу тебя уверить, что я - как говорится про добрых пристяжных - постромки не отпущу ни на минуту, только вы с своей стороны тяните дружно. Я теперь окончательно поселился - Rue de Rivoli, No 206,- ты мне вперед poste restante уже не пиши. Я уже принялся за работу; одно меня несколько огорчает: проклятый мой пузырь, который 6 лет молчал, опять разболелся, должно быть, под влиянием здешнего климата (я эту невралгию здесь схватил), боюсь я, как бы он не помешал мне работать. Но авось, бог милостив, это угомонится! Очень радуюсь я успеху моего "Фауста", радуюсь за себя и за "С<овременник>"⁵. Надо надеяться, что подписка на будущий год будет удовлетворительна.

   Ну, прощай пока, будь здоров. Я принялся за "Нахлебника" и постараюсь в самом скором времени его выслать, а там статью о Гамлете⁶, там повесть⁷. Лишь бы здоровье не изменило!

   Поклонись от меня всем добрым приятелям: Языкову и др. Жму тебе руку и остаюсь

  

  

   Вчера получил я Ваше письмо¹, милейший Александр Васильевич - а сегодня отвечаю. Прежде всего спасибо за память; всё Русское мне теперь вдвойне дорого - а привет от добрых друзей, подобных Вам - настоящий подарок. Я имел известие об Вас от Колбасина², которому поручил передать Вам мой поклон; теперь же очень рад узнать от Вас самих, что Вы здоровы и поселились в Петербурге. Что касается до меня - то я не более десяти дней как переехал в Париж - долго не мог найти порядочной квартиры - и был, как говорится, en l'air; теперь наконец нанял себе комнатку в Rue de Rivoli, No 206 - и собираюсь приняться за работу серьезно - потому что в деревне я вел жизнь самую праздную. К великому горю моему, одно меня сокрушает: глупый мой пузырь - после шестилетнего молчания, вдруг опять разболелся; говорят, невралгии имеют свойство просыпаться в том воздухе, где они привились человеку; и хотя доктор обнадеживает меня, говоря, что это долго продолжаться не может - однако я смущен. Впрочем, что будет, то будет!

   Радуюсь охоте, с которой Вы принимаетесь за "Б<иблиотеку> для чт<ения>", и уверен, что под Вашей редакцией журнал пойдет славно. Предвижу также, что не во всем буду соглашаться с Вами; но что за беда! У Истины, слава богу, не одна сторона; она тоже не клином сошлась. Зато знаю, что многое самое задушевное и дорогое для меня Вы выскажете так, что мне останется только кланяться и благодарить, подобно тому, как я Вам кланялся за статью о Пушкине³. Это очень хорошо, что материалов у Вас много⁴; непременно хочу, чтобы и моя лепта к Вам попала. Мою статью Вы получите еще в нынешнем году - даю Вам честное слово - если только буду жив; напечатать ее Вы можете когда угодно, поговорив с "Современником"⁵. Я очень рад, что мой рассказ "Фауст" - Вам понравился⁶, это для меня ручательство; я верю в Ваш вкус. Вы говорите, что я не мог остановиться на Ж. Занд; разумеется, я не мог остановиться на ней - так же как, напр., на Шиллере; но вот какая разница между нами; для Вас всё это направление - заблуждение, которое следует искоренить; для меня оно - неполная Истина, которая всегда найдет (и должна найти) последователей в том возрасте человеческой жизни, когда полная Истина еще недоступна. Вы думаете, что пора уже возводить стены здания; я полагаю, что еще предстоит рыть фундамент⁷. То же самое могу я сказать о статьях Чернышевского. Я досадую на него за его сухость и черствый вкус - а также и за его нецеремонное обращение с живыми людьми (как напр, в сентябрьской книжке "Совр<еменник>а")⁸; но "мертвечины" я в нем не нахожу - напротив: я чувствую в нем струю живую, хотя и не ту, которую Вы желали бы встретить в критике. Он плохо понимает поэзию; знаете ли, это еще не великая беда; критик не делает поэтов и не убивает их; но он понимает - как это выразить? - потребности действительной современной жизни - и в нем это не есть проявление расстройства печени, как говорил некогда милейший Григорович - а самый корень всего его существования. Впрочем, довольно об этом; я почитаю Ч<ернышевско>го полезным; время покажет, был ли я прав. Притом в "противовесие" ему - будете Вы и Ваш журнал; оттого-то я ему заранее радуюсь; Вы помните, что я, поклонник и малейший последователь Гоголя, толковал Вам когда-то о необходимости возвращения пушкинского элемента, в противовесие гоголевскому. Стремление к беспристрастию и к Истине всецелой есть одно из немногих добрых качеств, за которые я благодарен природе, давшей мне их.

   Спасибо за подробности, сообщенные о литераторах - между прочим, о Григоровиче⁹. Неужели он зиму опять проведет в деревне? Когда будете писать ему, поклонитесь ему от меня дружески.

   Я получаю здесь "Современник" из музыкальной конторы Брандуса; с нетерпеньем ожидаю "Лира"¹⁰. Чудесная Ваша мысль - переводить "Кориолана". То-то придется он Вам по вкусу - о Вы, милейший из консерваторов!¹¹ Нельзя ли Вам распорядиться, чтобы я с октябрьской (или даже с сентябрьской) книжки получал здесь "Б<иблиотеку> для ч<тения>" тем же путем, каким я получаю "С<овременник>"? Я бы охотно платил издержки пересылки и очень был бы Вам благодарен. Пожалуйста, если можно, сделайте это.

   Однако пора кончить.- Будьте здоровы - жму Вам руку крепко. Передайте мое искреннее почтение Вашей Матушке, поклонитесь Майковым и прочим приятелям. До следующего письма.

  

   Пишите мне теперь: Rue de Rivoli, No 206.

  

  

   Любезный и почтенный Сергей Тимофеевич, до сих пор я всё странствовал - или, говоря точнее, до сих пор я не свил себе хотя временного гнезда - но теперь я поселился на квартере, rue de Rivoli, No 206, и взялся за перо, от которого рука отвыкла было.- Я часто думал об Вас и о Ваших - а теперь одно из первых моих желаний - дать Вам о себе весть и услыхать от Вас, как Вы можете и что делаете хорошего. Я даже не знаю наверное, где Вы - в Абрамцеве или в Москве - и пишу - наудачу - в редакцию "Русской беседы". Здесь я - пока - отрезан от живого сообщения с Россией; письма-то я получаю, хотя немного - но журналов (кроме 2 нумеров "Современника") - не вижу; впрочем, я надеюсь помаленьку всё это Достать; здесь есть один князь Трубецкой, который всё получает и с которым я надеюсь познакомиться; сверх того, здешний священник¹ получает "Русскую беседу". Хочется мне очень перечесть во 2-м No "Р<усской> б<еседы>" те главы из Ваших воспоминаний, которые я слышал в нынешнем году, весной, в Москве². Книга Ваша произвела впечатление даже за границей; - скоро появится подробный отчет о ней в "Revue des 2 Mondes"³.- Что касается до меня, то пребывание во Франции произвело на меня обычное свое действие: всё, что я вижу и слышу - как-то теcнее и ближе прижимает меня к России, всё родное становится мне вдвойне дорого - и если б не особенные, от меня уж точно не зависящие обстоятельства - я бы теперь же вернулся домой. Во всяком случае, если я буду жив и здоров - я в мае месяце у себя в деревне.- Я охотился здесь осенью; но дичи было весьма мало (кроме зайцев); куропатки переводятся - и скоро даже эта последняя однообразная французская охота прекратится. Впрочем, я убил одного фазана. Я заказал себе великолепнейшее ружье у первого мастера в Лондоне, Ленга, и весной вывезу оттуда двух отличных собак. Кролика я никак не мог убить ни одного; ужасно трудно стрелять их на перемычках; как мыши шмыгают они через узкие дорожки, оставляемые во Франции в лесах,- и выстрел всегда приходится позади.

   Я написал в Петербург, чтобы доставили Вам один экземпляр моих собранных "Повестей и рассказов" анненковского издания⁴. В них, я это знаю, слишком много слабого, недоделанного - недоделанного отчасти от лени, а отчасти - что греха таить! - от бессилия; но Вы пропускайте или дополняйте мысленно - плохое - и взгляните снисходительно на остальное Я один из писателей междуцарствия - эпохи между Гоголем и будущим главою; мы все разрабатывали в ширину и вразбивку то, что великий талант сжал бы в одно крепкое целое, добытое им из глубины; что же делать! Так нас и судите.

   Напишите мне, пожалуйста, хотя два слова о себе и