Тургенев Иван Сергеевич - Письма 1859-1861, Страница 15 - Книги

шите мне, что у Вас теперь на душе: мне нечего Вам говорить, с каким теплым и дружеским чувством я принимаю всё, что от Вас исходит.- Кстати, я нанял себе квартиру - rue Rivoli, 210 - пишите туда; квартира довольно порядочная, высока немножко - зато у меня будет уединенный кабинет для работы. Я, вероятно, буду много сидеть дома; я затеял довольно большую вещь и очень был бы рад, если б мне удалось написать ее в течение зимы³.

Я хочу пояснить Вам, почему именно между моей дочерью и мною мало общего: она не любит ни музыки, ни поэзии, ни природы - ни собак,- а я только это и люблю⁴. С этой точки зрения мне и тяжело жить во Франции - где поэзия мелка и мизерна, природа положительно некрасива, музыка сбивается на водевиль или каламбур - а охота отвратительна. Собственно для моей дочери это всё очень хорошо - и она заменяет недостающее ей другими, более положительными и полезными качествами; но для меня она - между нами - тот же Инсаров. Я ее уважаю, а этого мало.

Пожалуйста, не забывайте похлопотать или замолвить слово, где возможно, о нашем проекте⁵. Анненков Вам доставит тщательно переписанный экземпляр.

Я опять получил письмо от моего знакомого, Н. Р. Цебрикова, о котором я просил Вас и которого рекомендовал как отлично-честного и деятельного человека для управления имением; он всё еще не нашел места (а ищет он место в 1200 р. сер.). При случае, не забудьте и его, а я за него отвечаю. Адресе его: на углу Гороховой и Большой Мещанской улиц, в доме Оссова, на квартире Кильгаста, No 13⁶.

Будьте здоровы, милая графиня - и не падайте духом - это главное. Поклонитесь от меня всем Вашим - а я Вам крепко, крепко жму руку.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

1082. К. Н. ЛЕОНТЬЕВУ

21 сентября (3 октября) 1860. Куртавнель

Куртавнель,

3-го окт. н. с. 1860.

Я пишу к Вам, любезнейший Константин Николаевич, из деревни, находящейся в 50 верстах от Парижа, или правильнее - из замка, принадлежащего моим хорошим знакомым. Я получил Ваше любезное письмо недели две тому назад - и благодарю Вас за память и за участие. К сожалению, я в нынешнем году не могу вернуться в Россию - говорю: к сожалению, потому, что мне, по семейным обстоятельствам, придется провести эту зиму в Париже¹, для меня ненавистном. В противном случае, я бы непременно заехал к Вам и посмотрел бы, как Вы живете. Я нанял себе квартиру в Париже на rue de Rivoli, 210; напишите мне туда, в какой именно столице Вы поселитесь; я желал бы, чтобы это было в Петербурге. Дай бог Вам пойти твердыми шагами вперед по литературной дороге, на которую Вы все еще не вступили как следует; но это Вас не должно огорчать: таланты, как плоды, созревают не в одинаковое время и не в одинаковую пору года. Плоды осени бывают слаще летних плодов. Ваша слабость лежит (как оно всегда бывает) там же, где Ваша сила: Ваши приемы слишком тонки и изысканно умны, часто до темноты. Поэт должен быть психологом, но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления - в их расцвете или увядании².- Я позволил себе устранить несколько психологических изящных штучек из Вашей повести_{ напечатанной в "Библиотеке для чт<ения>"³; надеюсь, что Вы не попеняли на меня за это.- А от Ваших "Подлипок" я ожидаю много хорошего - только кончайте их скорей: не зарабатывайтесь⁴. Вы их читали Дудышкину⁵ - и он хвалил мне их; а он хороший судья. Из его слов было, однако, видно что Ваш роман следует сократить.

Всё, что Вы мне пишете о семействе бар<она> Розена, меня очень интересует. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь познакомиться с его женою лично; жизнь иных людей беспрестанно наталкивает друг на друга, а других словно отдаляет друг от друга; вот и с Вами бог знает, когда мы увидимся. Поклонитесь им обоим, если напишете им или свидитесь с ними.

Мне было приятно прочесть Ваше мнение о "Первой любви"⁶. Нашему брату-ветерану, накануне полной отставки, уже трудно измениться: что у нас вышло плохо, того не исправишь; что удастся - того не повторишь. Нам остается одно, о чем должно думать: уметь замолчать вовремя. Пока все еще работа не кончена; и теперь у меня задумана довольно большая вещь. А что я, как Вы пишете, стал с некоторых пор грустным, в этом нет ничего удивительного: мне скоро 42 года, а я не свил себе гнезда, не упрочил себе никакого местечка на земле: веселого в этом мало.

В ожидании от Вас ответа, желаю Вам всего хорошего и дружески жму Вам руку. Г-жа Маркович (Марко Вовчок) - о которой Вы хотите писать статью - здесь, в Париже: это - прекрасная женщина. Только неужели Вам нравится "Червонный король"⁷? Мне кажется именно этот рассказ самым неудачным из всех ее рассказов, хотя мысль положена ему в основание жизненно верная - как всегда у М<арко> В<овчка>.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

P. S. Я не франкирую письма для большей верности.

1083. П. В. АННЕНКОВУ

30 сентября (12 октября) 1860. Париж

Париж, 12 октября н. с, 1860.

...Скажу Вам несколько слов о себе. Я нанял квартиру в Rue de Rivoli, 210, и поселился там с моей дочкой и прекраснейшей англичанкой-старушкой¹, которую бог помог мне найти. Намерен работать изо всех сил. План моей новой повести готов до малейших подробностей - и я жажду за нее приняться. Что-то выйдет - не знаю, но Боткин, который находится здесь... весьма одобряет мысль, которая положена в основание. Хотелось бы кончить эту штуку к весне, к апрелю месяцу, и самому привезти ее в Россию².- "Век" должен считать меня в числе своих серьезнейших неизменных сотрудников³. Пожалуйста, пришлите мне программу, а я в свободные часы от моей большой работы буду писать небольшие статейки, которые постараюсь делать как можно интереснее.

Спасибо, батюшка, за книги...⁴ И за 40 руб., данных беспутному двоюродному братцу⁵ - благодарю. "За всё, за всё тебя благодарю я"⁶. Этот сумасшедший брандахлыст, прозванный у нас в губернии Шамилем, прожил в одно мгновение очень порядочное имение, был монахом, цыганом, армейским офицером,- а теперь, кажется, посвятил себя ремеслу пьяницы и попрошайки. Я написал дяде⁷, чтобы он призрел этого беспутного шута в Спасском. Что же касается до 100 сер., пусть Вам заплатят издатели "Века", а я им это заслужу ранее месяца.

Сообщите прилагаемую записку Ив<ану> Ив<ановичу> Панаеву⁸. Если бы он хотел узнать настоящую причину моего нежелания быть более сотрудником "Современника" - попросите его прочесть в июньской книжке нынешнего года, в "Современном обозрении", стр. 240, 3-я строка сверху, пассаж, где г. Добролюбов обвиняет меня, что я преднамеренно из Рудина сделал каррикатуру, для того, чтобы понравиться моим богатым литературным друзьям, в глазах которых всякий бедняк мерзавец⁹. Это уже слишком - и быть участником в подобном журнале уже не приходится порядочному человеку.

Пристройте, т. е. помогите пристроить через Егора Ковалевского (которому кланяюсь дружески), Марковича {В тексте публикации далее следует: (мужа г-жи Марко Вовчок) - очевидно, пояснение публикатора (П. В. Анненкова).}¹⁰.

Жена его здесь, не совсем здорова и грустит. Но это пройдет, и она оправится. А главное₍ она без гроша. Хотя муж ей посылать не будет, но если у него будет порядочное жалованье, так он, по крайней мере, не будет ее грабить. Макаров еще здесь, но скоро возвращается.

Бедный, благородный Николай Толстой скончался в Hyères'e¹¹. Его сестра там зимует, и Лев Николаевич еще там¹².

Ну, прощайте. Целую Вас в уста сахарные и жду ответа. Кланяйтесь всем приятелям... Что делает бедный Полонский?¹³ Преданный Вам И. Т.

1084. М. А. МАРКОВИЧ

Сентябрь ст. ст. 1860. Париж или Куртавнель

Любезнейшая Марья Александровна! Хотите ли оказать великодушие и приехать ко мне на очень скучную работу? Высылаю за Вами карету и надеюсь на Вашу доброту.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

Вторник.

1085. И. И. ПАНАЕВУ

1(13) октября 1860. Париж

1(13) октября 1860.

Любезный Иван Иванович. Хотя, сколько я помню, вы уже перестали объявлять в "Современнике" о своих сотрудниках и хотя, по вашим отзывам обо меня, я должен предполагать, что я вам более не нужен¹, однако, для верности, прошу тебя не помещать моего имени в числе ваших сотрудников², тем более что у меня ничего готового нет и что большая вещь, за которую я только что принялся теперь и которую не окончу раньше будущего мая, уже назначена в "Русский вестник"³.

Я, как ты знаешь, поселился в Париже на зиму⁴. Надеюсь, что ты здоров и весел, и жму тебе руку. Преданный тебе Ив. Тургенев. с Париж. Rue de Rivoli, 210.

1086. H. Я. МАКАРОВУ

1(13) октября 1860. Париж

Извините меня, любезный Н<иколай> Я<ковлевич>, что я Вам раньше не дал знать, что обед у меня происходит завтра, а не сегодня. Я надеялся, что служанка придет сегодня утром, - а она явится только завтра, и до сих пор у нас хаос. Я буду у М<арии> А<лександровны> Маркович и ей скажу.

Ваш

Ив. Тургенев.

1087. А. А. ФЕТУ

3(15) октября 1860. Париж

Париж.

3/15-го окт. 1860.

Beatus ille, amice Fethie - и так далее - см. Ваш перевод Горация¹. Благословляю обеими руками Ваше гнездышко² и сидящих в нем, сердцу моему любезных. Не жалейте ни о чем: ни о лишних заплаченных копейках, ни о хлопотах и суетах: это всё - пустяки - a der Hauptgriff ist gethan! И само небо Вам улыбается - то небо, которое здесь, в течение 6 месяцев, веяло мерзостью и холодом, плевало (и плюет) в нас дождем, уподоблялось видом грязному белью; у Вас, я слышу - теплота, благодать и солнце! С истинным нетерпеньем жду того счастливого мгновенья, когда будущей весной, при соловьиных песнях - сворочу с Курской дороги на Ваш хутор. Тогда мы в последний раз тряхнем стариной и хватим из кубка молодости - и из другого кубка с Рёдерером - но это последнее не в последний раз. Да, вот мы еще с Вами собираемся жить; а для Николая Толстого уже не существует ни весны, ни соловьиных песен - ничего! Он умер, бедный, на Гиерских островах, куда он только что приехал. Я получил это известие от его сестры³. Вы можете себе представить, как оно меня огорчило - хотя я уже давно потерял надежду на его выздоровление - и хотя жизнь его была хуже смерти - если только есть что-нибудь хуже смерти. Лёв Николаевич был с ним - и теперь еще в Гиере (Н<иколай> Н<иколаевич> скончался в Гиере - а не на островах). Die Guten sterben jung. Я знаю - и Вы и Борисов не раз его помянете: золотой был человек - и умен, и прост, и мил. Я бы желал поговорить об его последних днях с Львом Николаичем - да бог знает, когда и где я его увижу⁴.

Я поселился на зиму с дочерью и английской гувернанткой - в Rue (de) Rivoli, 210 - и, может быть, буду принужден съехать, потому что комната, из которой я намерен был сделать свой рабочий кабинет, заражена зловонием. Обещаются поправить это - но Вы все-таки пишите лучше poste restante. Мне это тем досаднее, что у меня план моей новой повести готов до подробностей⁵ - и я, хотя попал в Трилунные, не прочь бы еще поработать. Рекомендую и Вам, хотя и Вы - Трилунный⁶ - не пренебрегать беседой с Музами; впрочем, Вам теперь не до того; но, успокоившись и вырывши пруд, воспользуйтесь последними днями осени, в которых таится особенная

"Умильная, таинственная прелесть"⁷ -

и попробуйте настроить струны Вашей лиры - да пришлите ко мне. А то уж очень здесь прозаично и сухо (в переносном смысле). Собака Вам будет, ручаюсь Вам Кастором и Поллуксом (я что-то сегодня налегаю на классические сравнения) - и хорошая собака... Весной мы с Вами стреляем-непременно! непременно!! непременно!!!

Известие о выздоровлении Вашей сестры⁸ меня очень обрадовало. Поклонитесь от меня Борисову и поздравьте его.

Ну, будьте здоровы и бодры духом. Дружески жму руки Вам и Вашей жене. Станем переписываться почаще.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

1088. В. Я. КАРТАШЕВСКОЙ

4(16) октября 1860. Париж

Париж.

16-го окт. 1860.

Я получил Ваше письмецо, любезнейшая Варвара Яковлевна - и очень Вам за него благодарен.- Спешу отвечать. Я поселился в Париже с дочерью и английской, (очень хорошей) гувернанткой¹ на всю зиму - в Rue de Rivoli, 210. Я был бы очень доволен своим житьем и моей новой квартирой, если бы не открылось в ней важное неудобство; а именно: в кабинете моем, где я собирался сильно работать, господствует такой дурной запах, что сидеть в нем невозможно. Обещаются это исправить - но если это не удастся, придется переехать - и потому, если Вы вздумаете писать мне, адресуйте лучше poste restante. Я очень рад, что здоровье Ваше поправилось: дай бог, чтобы петербургский климат его не попортил! Говорят - и мужу Вашему легче. Николая Яковлевича я вижу часто: он третьего дня у меня обедал. Он такой же золотой человек - и я люблю его по-прежнему.- Вернувшись в Петербург, Вы опять затеете свои вечера - и Анненкову придется меня заменить, что, я уверен, будет исполнено им превосходно².

Поклонитесь от меня Вашему мужу - и поцелуйте Вашу дочку³, а я крепко жму Вам руку и остаюсь

преданный Вам

Ив. Тургенев.

1089. А. И. ГЕРЦЕНУ

12(24) октября 1860. Париж

Париж

24-го окт. 60.

Любезный друг.

Не знаю, дошло ли до тебя известие, что Шеншин (А. А.) три дня тому назад умер от удара. Этого следовало ожидать - но горестно то, что он оставил после себя женщину и ребенка, которых ничем не обеспечил, а вдова его (довольно противная барыня - между нами) кричит, пищит, плачет, клянется в любви к покойному мужу, но не верит или притворяется, что не верит, что сын - его - и что он мог иметь какую-нибудь серьезную связь, когда, еще за три дня до своей смерти, он, прибавляет она, "клялся у моих ног и восклицал: О Викторина!". Должно заметить, что эта самая "Викторина" уезжала прочь от него за любовником в Одессу. Я взялся хлопотать о бедном ребенке, так как все деньги теперь в руках у вдовы - и до сих пор успеваю мало. Не говорил ли он тебе что-нибудь о своих отношениях? В таком случае напиши - только мне¹ - а ни кому другому, чтобы не вышло сплетней. Дело это весьма щекотливое. Ты знаешь Мой адресс: Rue de Rivoli, 210.

Спасибо за присылку "Колокола". "Богомокрицы"²- in your happiest vein. Варшавских тоже хорошо отделал³; но еще, еще! Как сказано в одной поэме:

Ещê разит, ещê, ещê...

Погиб, погиб сей муж в плаще!⁴

Хотя "мужья в плаще" у нас живучи (говорят, Орлов опять встал на ноги)⁵ - но разить еще и еще необходимо.

Неужели ты еще долго проживешь в Бурнемаусе? Если б я имел честь быть тобою, я бы рискнул каламбур о бурном Эмаусе, причем сравнил бы тебя с апостолом и т. д., но у меня ничего из этого не выйдет⁶.

Получил ли ты мое письмо, адресованное в тот же Bournemouth? Извести, когда ты переезжаешь и куда⁷.

П<авел> В<асильевич> тебе кланяется из Петербурга⁸. Я получил от него интереснейшее письмо. Хаотическое состояние дорогого нашего отечества умилительно⁹.

Я понял конец "Желчевиков" - и сугубо тебе благодарен. Пора этого бесстыдного мазурика - на лобное место. И за нас, лишних, заступился. Спасибо¹⁰.

Я принялся за работу - но сначала она идет безобразно туго¹¹.

Прощай пока. Крепко жму тебе руку и кланяюсь всем твоим.

Преданный тебе

Ив. Тургенев.

1090. К. К. СЛУЧЕВСКОМУ

12(24) октября 1860. Париж

Париж.

24-го окт. 1860.

Любезнейший Константин Константинович, извините меня в том, что не отвечал Вам раньше: на меня вдруг свалилась бездна дел, довольно неприятных и даже печальных¹.- Но вот я наконец улучил свободный час - и посылаю Вам Вашу поэмку с моими замечаньями... Их Вы увидите много - с лишком 30; да и вообще весь "Трактир", говоря откровенно, мне мало нравится: всё это холодно и в то же время как-то не ново... Перехожу к замечаньям.

1) "Как звук без мысли и без слов" - ничего не значит или просто значит: как звук. Выходит, стало быть: звук Триана как звук.

2) "Как речи" и т. д. Вычурно, à la Бенедиктов.

3) "Не пропадут для пробужденья" - прозаично, из журнальной статьи.

4) "Разломить..." и т. д. О какой гриве говорите Вы? Неясно.

5) Первая варианта лучше.

6) "Венчал" и т. д.- Вычурно, прибавлено для рифмы.- И что за врезанный карниз?

7) "Упрямо" и т. д. Общее место.

8) "Теснина..." и т. д. Неловко, потому что неподготовлено.

9) "Грустный..." и "резкий" - одно нейдет к другому.

10) Так же, как "пугливо" - и "с грохотом".

11) "Здоровой" - надо: здравой.

12) "Крутые - как судьба" - вычурно.

13) "Каждый сколько мог" - слушал!

16) {Так в подлиннике.} "С платком на шее". Что можно заключить о чистоте etc. души от платка на шее! Это ужасно неловко.

14) "И наконец, утомлена" и т. д. Нерусский оборот.

15) "Смешного..." и т. д. Не совладели с образом.

17) "Пирог" и т. д. Остался без глагола - следовательно) надо предполагать, что и он зажжен в печке.

18) Что такое: "ответить мыслью красоте"?

19) "Жизнь... снов". Германизм.

20) "Одевши... халат". Грубая ошибка.

21) "Невнятная тоска" - nonsens.

22) "Прорастая" - до неприятности вычурно.

23) "Метели" - под ветром??.. Или у Вас "резвыя" - в родительном?

24) "Тревожный мрак"; пора бросить эти староромантические замашки.

25) "Жилец качнулся и прирос". За этот стих "Искра" дала бы много денег.

26) "Богом...", т. е. божеством.- Богом невозможно.

27) "Здесь крепнет дума..." Барышня пришла пошалить - а говорит как Сенека.

28) "Кипят...". За несколько стихов тоже: кипит.

29) "Для служенья..." - неясно. Кто должен служить - он или она?

30) "Чтут" - пахнет Мерзляковым.

31) "Как об кольце...". Вычурно - и ничего не говорит воображению; что такое, напр., "как об редьке редька"?

---

Вот, любезный друг - всё, что я заметил. Вы не взыщите за некоторую резкость выражений: я знаю, что Вы выше такого рода susceptibilitê.- Повторяю: "Трактир" мне не очень нравится: он носит след какого-то сухого усилия. Впрочем, выправив его, можно напечатать - и за дружескую мысль о посвящении я очень благодарен².

Кабинет мой стал удобообитаемым - и я собираюсь приняться за работу.

Я очень рад, что Вы не заболели; только возьмите себе квартеру потеплей.

Поклонитесь от меня Гофманну - дружески жму Вам руку. А что Некрасов Вам не отвечает - в этом нет ничего удивительно: он никому не отвечает.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

1091. ПОЛИНЕ ВИАРДО

16(28) октября 1860 (?). Париж

Paris.

Dimanche

matin.

Chère Madame Viardot, il m'est malheureusement impossible d'aller à Courtavenel - j'ai un rendez-vous aujourd'hui avec des Polonais¹, que je ne puis manquer - je vais demain a Bellefontaine pour affaires{je vais ~ pour affaires - вписано.} et je dois être ici mardi. Revenez nous vite et dites à Viardot de ramener sans tarder tout votre inonde 5 - le temps va se gâter et il ne fera plus bon rester à la campagne. Mille amitiês à tout le monde.

J. Tourguêneff.

1092. КЛАРЕ ТУРГЕНЕВОЙ

16(28) октября 1860. Париж

Chère Madame,

Je vous demande pardon de ne pas vous avoir rêpondu jusqu'à prêsent: c'est que je voulais pouvoir vous annoncer le jour, où il nous serait possible, à Paulinette et à moi_f de profiter de votre aimable Invitation. Nous viendrons chez vousj après-demain, mardi, pour l'heure du dêjeuner.

Vous pouvez dire à Mr Tourguêneff que d'après les dernières nouvelles la santê du prce Orloff s'amêliorait.- Je suis fort heureux d'apprendre que Mr Tourguêneff va mieux.

Mille compliments affectueux à vous et à tous les vôtres.

Votre tout dêvouê

J. Tourguêneff.

Dimanche, 28 oct. 60.

Rue de Rivoli, 210.

На конверте:

Madame Clara Tourguêneff

à Vert-Bois (près Bougival).

Seine-et-Oise.

1093. А. И. ГЕРЦЕНУ

23 октября (4 ноября) 1860. Париж

Париж.

4-го нояб. 1860.

"Любезный сердцу и очам" (самая сильная дружба не позволяет мне, однако, прибавить следующий стих: "Как вешний цвет едва развитый")¹ Александр Иванович! Получил я твою записочку с приложениями². Адресс г-жи Шеншиной: Passage Sandriê, 5. Едва ли ты в чем-нибудь успеешь: она безумствует, бранится, лжет, плачет, падает в обморок,- словом, ломается. Она, "из уважения к памяти Александра", который в чем-то ей клялся перед смертию, не хочет признать ребенка за его сына - и дала матери только 2000 фр.- как милостыню. Мы хотим помешать этому ребенку умереть с голоду - и собираемся назначить ему пенсию: не дашь ли ты хоть сто франков в год? Извести меня об этом.

Перевод твоего послания к сербам написан несколько aventurê французским языком, а впрочем, для сербов - ничего.

Я могу тебе поручиться, что М<ария> А<лександровна> Маркович вовсе не Цирцея - и не думает соблазнять юного Пассека. Влюблен ли он в нее - это я не знаю, но она никак не заслуживает быть предметом материнского отчаяния и т. д. и т.д.- По-видимому, город Гейдельберг отличается сочинением сплетней: про меня там говорят, что я держу у себя насильно крепостную любовницу - и что г-жа Бичер-Стоу (!) меня в этом публично упрекала, а я ее выругал³. Тоже eine schöne Gegend.

Спасибо за "Колокол"⁴. Вперед прошу не забывать.

Крепко жму тебе руку и остаюсь

преданный тебе

Ив. Тургенев.

1094. А. А. КРАЕВСКОМУ

25 октября (6 ноября) 1860. Париж

Paris.

Ce 6 nov. 1860.

Mon cher Kraïevski,

La personne qui vous fera remettre ce billet - est Mme Ristori. Ce nom dit tout.¹ Aussi n'est ce pas une recommendation, que je vous adresse - c'est une occasion, que je vous donne, de vous mettre ainsi que vos journaux - à la disposition de la grande artiste. Je suis bien sûr, que vous me saurez grê d'avoir pensê à vous - et que Mme Ristori n'aura pas d'admirateur plus fervent et plus zêlê à Pêtersbourg. Il faut que la Russie lui fasse une bienvenue triomphale - et nous comptons sur vous. Agrêez l'expression de ma cordiale et ancienne sympathie.

Votre tout dêvouê

J. Tourguêneff.

1095. K. H. ЛЕОНТЬЕВУ

30 октября (11 ноября) 1860. Париж

Париж.

30-го окт. (11-го нояб.) 1860.

Я получил Ваше письмо, любезнейший Константин Николаевич - и отвечаю немедленно. Я с большим удовольствием исполнил Ваше поручение и предуведомил Анненкова о Вашем романе¹; с Гончаровым наши отношения, к сожалению, прекратились - вследствие довольно глупой истории², о которой Вы, вероятно, услышите по приезде в Петербург; но я просил Анненкова замолвить ему слово о Вашем желании, и, может быть, он согласится, хотя он человек тугой на оказывание услуги³. От всего сердца желаю, чтобы Ваше произведение исполнило Ваши ожидания; правда, Вы поставили себе цель довольно высокую - но нет причины предполагать, что Вы ее не достигнете.

Очень я Вам благодарен за выраженное Вами сочувствие ко мне и к моей работе, которая, впрочем, едва начинается. Трудно мне иметь на жизнь такое же светлое и радостное воззрение, какое Вы имеете: Вам 29 лет, а мне третьего дня минуло 42. Возвратиться мне с дочерью в Россию невозможно: она должна остаться чужестранкой, вследствие причин первой важности⁴. Это очень мне неприятно - но делать нечего.

Вы интересуетесь Ж. Зандом (хотя, признаюсь, именно за "Даниеллу" я меньше всего бы ей поклонился)⁵: она живет постоянно в деревне⁶ и на днях чуть не умерла от воспаления в легких; теперь же опасность миновалась.

Мое здоровье не совсем удовлетворительно: меня мучит нервический кашель, особенно по ночам. Но к этому всему привыкнуть надо.

Вторично желаю Вам успеха в Ваших предприятиях, дружески жму Вам руку и остаюсь

преданный Вам

Ив. Тургенев.

1096. Е. Е. ЛАМБЕРТ

31 октября (12 ноября) 1860. Париж

Париж.

12-го нояб./31-го окт. 1860

Давно мне следовало написать Вам, милая графиня, в ответ на Ваши два письма...¹ но у меня было как-то сухо и пусто на сердце и дни уходили с бессмысленной быстротой.- Прежде всего благодарю Вас за память обо мне и ласковое слово. Нам обоим не совсем легко жить на свете - и потому между нами есть особенного рода симпатия, не говоря уже о той, которая происходит от сходства вкусов и т. д. Кажется, каким образом может помочь больной больному? А выходит на деле, что его помощь и ближе и вернее.

Впрочем, я слишком роптать на мое теперешнее положение не намерен. Всё довольно ясно и хорошо; всё как следует быть в жизни человека, к которому уже приближается старость. Я начинаю привыкать к житию домом и дома; между моей дочерью и мною нет никаких недоразумений - но по-прежнему слишком мало общего. С этим надобно помириться - и все-таки я виноват, если вглядеться попристальнее.

К работе моей я пока приступаю довольно вяло². В голове все материалы готовы - но еще не вспыхнула та искра, от которой понемножку всё должно загореться. Задачу я себе задал трудную - и более обширную, чем бы следовало по моим силам, которые не созданы на большие дела. Буду стараться елико возможно.

Вы хотели прислать мне повесть г-жи Вороновой - и напрасно этого не сделали, потому что любопытство мое возбуждено сильно: понравиться Вам, тронуть Вас не так легко (я говорю, разумеется, о литературном произведении) - и вкус Ваш почти безошибочен. Я никогда не прочел ни одной строки произведений г-жи Вороновой - и слышал о ней с довольно невыгодной стороны - что, впрочем, и Вы успели заметить; но это всё ничего не доказывает. Всякая жизнь, правдиво и горячо схваченная, может издать из себя ту истину, которая положена ей в основание - в этом-то и состоит так называемая идеализация художества - а в художестве случайностей и безобразия нет. А потому опять-таки прошу о повести г-жи Вороновой³, да кстати, напишите мне Ваше мнение о "Гайке" г-жи Кохановской, повести, появившейся в одном из нумеров "Русского слова"⁴.

Я Вам всё пишу о литературных делах - а, может быть, Вам теперь не до литературы. Пожалуйста, напишите мне слова два, какие бы ни были думы у Вас на душе⁵. Мне непременно нужно хотя два раза в месяц увидать Ваш симпатический, правильный почерк (заметьте, я говорю: правильный, а не спокойный - и у Вас душа правильная - но не спокойная).- Пожалуйста, напишите мне о своем здоровье, об сыне - обо всем, что касается до Вас, - так, чтобы я мог перенестись в любезный сердцу моему домик на Фурштатской улице.- Мое здоровье не дурно, хотя зуд в горле и кашель на открытом воздухе опять появились.

Прощайте - желаю Вам всего хорошего на свете - а это всё хорошее заключается в одном слове: спокойствие. Крепко, крепко жму Вашу руку и остаюсь навсегда

преданный Вам

Ив. Тургенев.

1097. А. И. ГЕРЦЕНУ

1, 2 (13, 14) ноября 1860. Париж

Париж.

13-го окт. {*} 1860.

{* Так в подлиннике.}

Пишется письмо от Ивана Тургенева к Александру Герцену, а о чем, тому следуют пункты:

1. До сих пор не узнал еще имени автора берлинской книги, но, узнавши, сообщу¹. Кто Вагнер - не знаю². А в "Библ<иотеке> для чт<ения>" есть статья о Савонароле, подписанная М. Эссен³; этот Э<ссен> был сослан на Кавказ за протест, присланный им из Тамбова против гнусной речи, произнесенной профессором с фамилией вроде: Антрополохский - и одобренной Казанским университетом⁴.

2. Спасибо за обещанные в течение 10 лет 50 фр. Я с этой историей имел много самых неприятных хлопот. Мы надеемся набрать фр. 300; с этим ребенок не умрет с голоду⁵.

3. Фотографию Бакунина мне показал Волков, и я могу получить (и получу) несколько оттисков от Захарьина⁶. А твоей фотографии я не получал и даже не думаю, чтобы сын твой был у меня - по крайней мере он не оставил никаких следов своего визита⁷.

14-го окт.

На этом пункте письма застал меня твой выговор⁸. Согласен, что заслужил его, хотя не в том смысле, как ты полагаешь. Грешен я всякими грехами, но страсти к сплетням особенно сильной в себе не чувствую. Вот как это всё случилось. Ты знаешь, что я нахожусь в отношении к М<арье> А<лександровне> в положении дяди или дядьки и говорю с ней очень откровенно. Я совершенно убежден, что между ею и П<ассеком> нет решительно ничего - и это убеждение основывается именно на тех психологических данных, о которых ты упоминаешь⁹; но les apparences - действительно против нее. А потому я и стал ей доказывать, что брать на себя невыгоды известного положения, не получая его выгод - значит делать глупость; и в подтверждение того, что это говорится не одними вздорными людьми, привел твой авторитет, так как я знаю, что она тебя уважает и любит. Я не счел нужным оговориться и потребовать от нее тайны - я позабыл взять в соображение ее наивность и добродушие. Беды, впрочем, во всем этом никакой нет; она точно так же благодарна тебе, как и мне, за дружеское предостережение; а потому укроти свой гнев. Письмо твое я ей доставил - а живет она Rue de Chichy, No 19, chez Mme Rorion. У ней на днях сын чуть не умер от крупа - и она очень перепугалась.

Ты пишешь, что дочь твоя сюда едет¹⁰. Но с кем и где она остановится - не упоминаешь. Нечего тебе говорить, что и дочь моя, и гувернантка моя (которая оказывается прекрасной женщиной), и я, мы готовы носить ее на руках и всячески о ней заботиться. Но для этого надобно знать, где она будет жить.

Ну прощай, пока, строгий, но справедливый человек. Крепко жму тебе руку и остаюсь

преданный тебе

Ив. Тургенев.

P. S. "Колокола" с статьей о свидании в Варшаве еще не получал¹¹. На днях обедал с Долгоруким¹². Здесь также любезнейший Ешевский - и Чичерин.

1098. Я. П. ПОЛОНСКОМУ

4(16) ноября 1860. Париж

Париж.

4/16-го нояб. 1860.

Любезнейший друг, Яков Петрович, спешу откликнуться на твое письмо¹ и начинаю с того, что благодарю тебя за мысль написать ко мне. Ты не поверишь, как часто и с каким сердечным участием я вспоминал о тебе, как глубоко сочувствовал жестокому горю, тебя поразившему². Оно так велико, что и коснуться до него нельзя никаким утешением, никаким словом: весь вопрос в том, что надобно однако жить, пока дышишь; и особенно надобно жить тому, которого так любят, как любят тебя все те, которые тебя знают.- А потому постарайся поддержать себя в течение зимы, а весной поезжай за границу, или поедем вместе со мной в деревню, где и Фет будет³: поживем втроем напоследок - посмотрим стариками еще раз на весну.- Помнится, я было приглашал тебя не одного ко мне в деревню... но это всё разлетелось прахом и только осталось воспоминание о светлом и милом существе, которому так мало было суждено пожить между нами... А в самом деле, подумай-ка о той поездке, которую я тебе предлагаю: право, будет хорошо.

Я очень обрадовался, увидав твое имя в числе участников чтения: я очень хорошо понимаю и чувствую, что тебе теперь не до поэзии, но из этого чтения я мог убедиться, что ты настолько поправился, что можешь выступить перед публику {Так в подлиннике.}⁴. Я тоже намерен, в течение нынешней зимы, устроить здесь чтение для нашего фонда⁵.

Я живу здесь целым домом, с моей дочерью и гувернанткой англичанкой. У меня маленький рабочий кабинет, очень теплый, но в котором я до сих пор работал довольно мало, хоть затеял большую вещь⁶. Мысль, что я в Париже, мне очень мешает: эта столица мира весьма мне противна. Впрочем, я почти никого здесь не вижу; и русских интересных нет. Ростовцев⁷ уехал в Италию; там же и Боткин; правда, здесь М. А. Маркович, Ешевский⁸, который мне очень нравится, Ханыков, которого ты, кажется, знаешь.

Зато у вас в Петербурге, сколько я могу судить, лихорадочное движение: новые журналы возникают ежеминутно и т. д. Посмотрел бы я на "Искусства"⁹.

Мой адресс, ты знаешь, Rue de Rivoli, No 210.

Еще раз крепко жму тебе руку и благодарю тебя за твое письмо. Будь уверен, что никто не принимает живейшего участия в твоей судьбе, чем я. Будь здоров и не давай жизненной ноше раздавить тебя. До свиданья в апреле!

Преданный тебе Ив. Тургенев.

1099. А. А. ФЕТУ

5, 7 (17, 19) ноября 1860. Париж

Париж.

5/17 нояб. 1860.

Пишу к Вам, carissime, еще в Вашу "Степановку" - хотя боюсь, что мое письмо Вас уже в ней не застанет - но я также не знаю, осталась ли Сердобинка за Вами - и в ней ли Вы проводите зиму?¹ Куда ни шло, пишу! А писать собственно почти нечего. Есть такие моменты в жизни - куда ни оглянись, всё торчит давно знакомое, о котором и говорить не стоит.

За работу я не могу до сих пор приняться как следует²: я начинаю думать, что гнусный парижский воздух действует на мое воображение, т. е. ослабляет оное. Сказать Вам, до какой степени я ненавижу всё французское, особенно парижское - превосходит мои силы; каждый "миг минуты", как говорит Гоголь³ - я чувствую, что я нахожусь в этом противном городе, из которого я не могу уехать... Не будем говорить об этом. Ваши письма⁴ меня не только радуют - они меня оживляют: от них веет русской осенью, вспаханной уже холодноватой землей, только что посаженными кустами, овином, дымком, хлебом; мне чудится стук сапогов старосты в передней, честный запах его сермяги - мне беспрестанно представляетесь Вы: вижу Вас, как Вы вскакиваете и бородой вперед бегаете туда и сюда, выступая Вашим коротким кавалерийским шагом... Пари держу, что у Вас на голове всё тот же засаленный уланский блин! А взлет вальдшнепа в почти уже голой осиновой рощице... Ей-богу, даже досада берет! Здесь я охотился скверно - да и вообще, что за охота во Франции?! Но Вы посмотрите на меня и на моего Фламбо будущей весной, в болоте - на дупелей или на бекасов.- Тубо!.. Тубо!.. À сам без нужды бежишь и едва дух переводишь... Тубо!.. Ну, теперь, близко... фррр... ек! ек! бац! бац! и подлец бекас, заменивший степенного дупеля, валится, сукин сын, мгновенно, белея брюшком...

Я получил от бедного Полонского очень печальное письмо⁵. Я тотчас отвечал ему⁶. Он собирается: весной за границу - но я его приглашаю к себе в деревню - и рисую ему картину нашего житья втроем. Как иногда старые тетерева сходятся вместе, так и мы соберемся у Вас в Степановке⁷ - и будем тоже бормотать, как тетерева. Пожалуйста, Вы, с своей стороны, внушите ему ту же мысль. Бедный, бедный кузнечик-музыкант!⁸ Не могу выразить, каким нежным сочувствием и участием наполняется мое сердце, как только я вспомню о нем.

Получаете ли Вы "Искусства" Писемского и К^о9? Как же Вас там нет, о жрец чистого искусства? Или Вы, не шутя, считаете себя в отставке? Знаете ли что? Попробуйте перечесть Проперция (Катулла также или Тибулла) - не найдете ли над чем потрудиться, не спеша?¹⁰Одну элегию в неделю - "ничего, можно"^lî.

---

7/19 ноября.

Сейчас получил Ваше двойное письмо от 21-го - 23-го октября¹². Я вижу из него, что Вам хорошо - и душевно радуюсь. Но почему Вы пишете мне poste restante? Адресуйте Rue de Rivoli, 210.- Что ни говорите - а мысль о том, что Вы Бернет¹³ - грызет Вас, и это совершенно напрасно. Тот, кто когда-либо смешает Вас с Бернетом, тем самым покажет несомненно, что он олух; сверх того, Вам еще грешно класть перо на полку. Я почему-то полагаю, что Вы в Москве тряхнете стариной.- Да, жаль Николая Толстого, сердечно жаль! О брате его, Льве, нет никакого известия; вероятно, он еще в Иере¹⁴.

Я Вам скоро опять напишу, а теперь кланяюсь Вашей жене и благодарю за память - а Вам крепко жму руку.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

1100. Н. Я. МАКАРОВУ

7(19) ноября 1860. Париж

Париж.

7/19 нояб. 1860.

Любезнейший Николай Яковлевич, низко Вам кланяюсь за присланные номера "Искры", за обещание, которое, я знаю, Вы сдержите¹ - за всё... "За всё, за всё тебя благодарю я"...² Счет, присланный Вами, был тотчас же представлен М<арии> А<лександровне>. Впрочем, Вы и ей писали³. Я нахожу, что Белозерский поступает с оглушительным громадным великодушием; больше ему делать невозможно и не следует - и M<ария> А<лександровна> должна благодарить бога за подобного издателя⁴. Она, сколько я могу судить, работает - и не слишком сверлит себя; в последнее время она перенесла большую тревогу: сын ее заболел крупом -