Тургенев Иван Сергеевич - Письма 1859-1861, Страница 17 - Книги

сти,- но которая и доселе принимает в моих глазах образ сновидения или известных "тающих видов" - "dissolving views"! И как, думал я, если это известие действительно справедливо - как мог он не написать об этом мне, мне - человеку, который почувствует смертельную обиду, если он не будет восприемником будущего Ивана, непременно Ивана Павловича Анненкова³? Из этих последних слов Вы должны догадаться - если уже не догадались - на что я намекаю. Вследствие этого я требую безотлагательного и немедленного ответа: правда ли, что Вы женитесь, и на той ли особе, про которую могла писать гр. Кочубей⁴. Если да, примите мое искреннее и дружеское поздравление - и передайте его кому следует. Если нет... но, кажется, этого нет - не может быть - хотя с другой стороны... Словом, я теряюсь и требую "света, более света", как умирающий Гёте⁵.

Ни о чем другом я теперь писать не могу. Скажу Вам только, что здоровье мое порядочно, что работа подвигается понемногу, что здесь ужасно холодно и что Основский меня надул⁶. За сим крепко жму Вам руку и с судорожным нетерпением жду Вашего ответа.

Преданный Вам И. Т.

1121. П. В. АННЕНКОВУ

7(19) января 1861. Париж

Париж, 7(19) января 1861.

Спасибо за сообщенные известия об издании¹. Я вчера получил письмо от Плещеева с подробнейшим изложенном дела². Я ему сегодня же написал - и поручил ему сговориться с Фетом для обоюдоострого действия³. Но, кажется, я останусь в дураках, хотя особенной грусти по этому поводу не чувствую. Так и быть! Но кто бы подумал, что Основский...

Потешание надо мною "Свистка"⁴ не удивляет меня, и могу прибавить, не обинуясь - нисколько меня не оскорбляет. Всё это в порядке вещей. Но описание Ваше нравственного состояния петербургской жизни есть cаро d'opêra⁵. Размышляя о нем, начинаешь понимать, как в разлагающемся животном зарождаются черви. Старый порядок разваливается, и вызванные к жизни брожением, гнили - выползают на свет божий разные гниды, в лицах которых мы - к сожалению - слишком часто узнаем своих знакомых... Я на днях видел засыпающего, хотя дельного, Слепцова. Из его слов я мог заключить, что "общество" наше провалилось (я говорю об обществе распространения грамотности)⁶. Он не отчаивался провести эту мысль в другом виде, но это, кажется, вздор. Лишь бы наше другое общество (т. е. литературного фонда) продолжало преуспевать! Я надеюсь недель через 6 устроить для него здесь чтение, а пока извините меня перед комитетом, что я до сих пор не выслал должных мною 5 проц. с прошлогодней литературной выручки, и уверьте их, что это будет исполнено очень скоро. Мне придется заплатить 250 р. сер. Нельзя ли доставить по почте биографию Шамиля?⁷ Меня об этом просят для одной здешней "Revue". Кстати - поклонитесь от меня земно Макарову за высылку "Искры"⁸. Хотя интересного в ней мало, но она поддерживает в моем носе запах петербургской жизни, а это важно.- На днях здесь проехал человеконенавидец Успенский (Николай) и обедал у меня. И он счел долгом бранить Пушкина, уверяя, что Пушкин во всех своих стихотворениях только и делал, что кричал: "на бой, на бой за святую Русь". Он, однако, не вполне одобряет Добролюбова⁹. Мне почему-то кажется, что он с ума сойдет.

Ну - прощайте пока. Жду вашего письма с необычайным нетерпением. Будьте здоровы и кланяйтесь всем друзьям.

Преданный вам Ив. Т.

1122. В. Я. КАРТАШЕВСКОЙ

8(20) января 1861. Париж

Париж.

8/20 янв. 1861.

Любезнейшая Варвара Яковлевна, прежде всего благодарю Вас за Ваше милое и доброе письмо. Мысль, что Вы меня помните - очень мне приятна. Радуюсь также тому, что, сколько могу Судить, Вы и все Ваши здоровы - несмотря на жестокие морозы - и жизнь проводите если не слишком весело, то и не слишком скучно.

Надеюсь весною вас всех увидеть, а будущую зиму авось бог даст опять провести вместе в Петербурге!

Не могу я, однако, продолжать оное письмо, не спросив Вас - правда ли? насчет Павла Васильевича.- Если правда, Вы легко поймете, на что я намекаю.- Во всяком случае напишите мне, что мне следует думать насчет дошедшего до меня слуха об его женитьбе?¹

Вы желаете знать, как я провожу время в Париже? - Столь же однообразно, как Вы в Петербурге. Видаюсь с немногими французами и русскими²; изредка слушаю хорошую музыку у г-на Виардо; работаю довольно лениво; по четвергам даю весьма скромные soirêes: вот и всё. Здоровье мое порядочно. Марью Александровну Маркович видаю почти каждый день. Раза два был на охоте и стрелял порядочно. Перед обедом хожу играть в шахматы в Cafê de la Rêgence и претерпеваю частые пораженья: кажется, больше нечего сказать. Театры мне несколько надоели - и я туда не хожу. Читаю русские журналы, которые мне доставляет добрейший кн. Трубецкой³. Впрочем, Павел Васильевич (при его имени я не могу не улыбнуться), вероятно, показывает Вам мои письма и Вы знаете мою здешнюю жизнь.

Если бог даст, увидимся весною; а до тех пор будьте здоровы и благополучны.- Кланяюсь усердно Вашему мужу, Вашему брату (я ему напишу), Вашей кузине, целую Надю. Кланяйтесь также Белозерскому, Шевченке и всем приятелям - крепко жму Вашу руку и остаюсь

душевно Вам преданный

Ив. Тургенев.

1123. Е. Е. ЛАМБЕРТ

8(20) января 1861. Париж

Париж.

8/20 янв. 1861.

Давно, давно собирался я к Вам писать, милая графиня - а между тем всё мешкал.- Время так быстро летит - как и куда - никто сказать не может; многим даже не совсем ясно, откуда оно летит. Мне было бы весьма трудно сказать, что я делал такое в течение истекшего месяца; даже работал очень мало - едва ли, кажется, я жил, - я продолжал существовать - и только. Но дня два тому назад я занемог и сижу теперь дома; уединение меня поневоле сосредоточило - и, разумеется, одной из первых моих мыслей - были Вы. Ну, давайте - побеседуем немного.

Какой тишиной, холодной, печальной и в то же время приятной, повеяло на меня от Вашего письма, начатого в Тихвинском монастыре!¹ Как отрадна мне показалась эта жизнь, занесенная снегом, вся проникнутая заране неподвижностью смерти! Под влиянием этого целебного холода и отчуждения от житейской тревоги - все, даже самые мелочи, принимает особенное значение, как-то особенно действует на душу. Я уверен, что самый стук башмаков монахини, когда она идет по каменному полу коридора в церковь молиться - ей говорит что-то... И это что-то, если не убивает, не душит человеческое, нетерпеливое сердце - должно дать ему невыразимое спокойствие и даже живучесть.- Напрасно Вы мне жалуетесь на себя, что у Вас своих слов нет: - Ваше письмо так и стало передо мной, как картина.

Я Вам так подробно пишу о моих впечатлениях - а может быть, письмо мое застанет Вас совершенно в ином настроении. За жизнью не угоняешься, хотя всё в ней беспрестанно повторяется - но от души сказанное слово рано или поздно найдет свое место.

Вы не можете себе представить, как мне хочется вернуться в Россию - не теперь, а с первыми днями весны, когда запоют соловьи. Только бы отдать дочь за порядочного человека замуж - и я бы получил свободу. Все другие связи - не то что порвались - а истаяли. Я чувствую себя как бы давно умершим, как бы принадлежащим к давно минувшему,- существом - но существом, сохранившим живую любовь к Добру и Красоте. Только в этой любви уже нет ничего личного, и я, глядя на какое-нибудь прекрасное молодое лицо - так же мало думаю при этом о себе, о возможных отношениях между этим лицом и мною - как будто бы я был современником Сезостриса², каким-то чудом еще двигающимся на земле, среди живых.- Возможность пережить в самом себе смерть самого себя - есть, может быть, одно из самых несомненных доказательств бессмертия души. Вот - я умер - и все-таки жив - и даже, быть может, лучше стал и чище. Чего же еще?

От этих философских умозрений перейдем к чему-нибудь более практическому.

Вы уже знаете переданное мною Вам мнение Анненкова о записке Мейендорфа³. Я разделяю это мнение - но думаю, что пожертвование М. все-таки может быть полезно, особенно при нерасположении правительства к совокупным действиям по этому вопросу.- Проект нашего общества встретил сильнейшую оппозицию: остается каждому действовать на свою руку - и желательно бы было, чтобы М. не напал на каких-нибудь плохих сочинителей, которые ему состряпают книжонки à la Григорович. Кстати, Вы еще находитесь под обаянием этого господина?

Напишите мне несколько слов о себе, о своем житье-бытье - о Вашем сыне и муже.- Можете Вы объяснить, хотя вкратце - перемены лиц, находившихся при наследнике?⁴ Так как мы не республиканцы - и желаем шить со временем под его скипетром - то всё касающееся до него для нас важно.

Будьте здоровы; крепко жму Вам руку и остаюсь навсегда

Ваш Ив. Тургенев.

1124. А. А. ФЕТУ

11(23) января 1861. Париж

Париж.

11/23 янв. 1861.

"Ля Иллях иль Аллах, Мохаммед резуль Аллах" - "Нет Фета кроме Фета, и Тургенев пророк его". Какими словесами достойно воспою я Ваше многомилостивое обо мне попечение, драгоценнейший А<фанасий> А<фанасьевич>! Воображение немеет и язык отказывается выразить избыток чувств. Я сейчас получил Ваше письмо¹ со вложенным векселем в 9250 фр.- Я порадовался и за себя, и за Основского; авось он мне весной заплатит остальные деньги; - будем также надеяться, что число лишних напечатанных им экземпляров не слишком велико, хотя по-настоящему ему вовсе не следовало печатать лишних. Прилагаю при сем расписку, которую прошу Вас вручить ему от моего имени. Он обещался было выслать мне экземпляр - но обещание это вместе со многими другими кануло в воду - а мне собственно хотелось бы знать, попали ли в текст некоторые изменения и прибавления - как напр. конец "Рудина"². Но Вам нечего хлопотать об этой высылке,- я получу здесь экземпляр другим путем.- Одним словом - danke, merci, gratias tibi ago, thank you, grazie, спасибо,- вот только забыл, как по-гречески.

Нового пока ничего. Роман мой подвигается медлительно вперед³.- Думаю с усладой о весенней поездке на Русь. От Л. Толстого получено письмо из Ливорно, в котором он объявляет о своем намерении ехать в Неаполь - и в то же время хочет быть здесь в феврале, чтобы лететь в Россию⁴. Что из этого всего выйдет - неизвестно.

Поклонитесь всем добрым приятелям, начиная, разумеется, с драгоценнейшего Борисова, которому я на днях писать буду⁵. Обнимаю Вас от души и остаюсь

преданный Вам

Ив. Тургенев.

P. S. Non chandrar!

Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что из следуемых Мне с Н. А. Основского за издание моих сочинений в 4800 экземплярах - 8000 рублей серебром (восемь тысяч) получил 5500 р. (пять тысяч пятьсот).

Ив. Тургенев.

Париж,

11-го/23-го янв. 1861.

1125. П. В. АННЕНКОВУ

16(28) января 1861. Париж

Париж,

16(28) января 1861.

Наконец получил я столь давно ожиданное от Вас письмо¹, милый друг - и Вы, вероятно, не будете сомневаться в моих словах, когда я скажу Вам, что никто изо всех Ваших приятелей так искренно не обрадовался сообщенному Вами известию, как я. Моя привязанность к Вам старинная, сердечная, а потому и радость была большая. Вам известны также мои чувства к Вашей будущей жене², которой прошу передать мой самый дружеский и горячий привет. Теперь это событие - столь неожиданное с первого разу - кажется мне совершенно естественным и необходимым - и чем больше я о нем думаю, тем отраднее и прекраснее представляется мне Ваша будущая жизнь. Слава богу! Свил себе человек гнездо, вошел в пристань - не все мы, стало быть, еще пропали! То, о чем я иногда мечтал для самого себя, что носилось передо мною, когда я рисовал образ Лаврецкого - свершилось над Вами - и я могу признать всё, что дружба имеет благородного и чистого, в том светлом чувстве, с которым я благословляю Вас на долгое и полное счастье. Это чувство тем светлее, чем гуще ложатся тени на собственное мое будущее; я это сознаю и радуюсь бескорыстию своего сердца.

Марья Алекс<андровна>, которой я сообщил Ваше письмо, от души Вас поздравляет.. Я непременно хочу увидеть вас обоих перед вашим отъездом в деревню. Я и без того хотел вернуться в Россию в апреле месяце, а теперь это уже дело решенное. 15(27) апреля я в Петербурге - может быть, даже раньше³. Посмотрю на Вас, прочту Вам свою новую повесть и отпущу Вас - с богом - "к четырехугольным грибам"⁴. Итак, ждите меня через три месяца.

Я получил длинное письмо от Основского, и оказывается, что он действительно был оклеветан - и достоин сожаления. До него, между прочим, дошли слухи - будто я поручал Вам употребить против него полицейские меры⁵; будьте так добры, напишите ему в двух словах, что я ничего подобного Вам не поручал: это поднимет этого придавленного человека, который в одно и то же время разорен и опозорен. Зная Ваше доброе сердце, я не сомневаюсь в том, что Вы немедленно это сделаете. Я не мог не усомниться в нем, вследствие писем от его же приятелей⁶, но я никогда не позволил бы себе осудить окончательно человека бездоказательно.

Ну, а за сим - прощайте. Еще и еще поздравляю Вас и крепко Вас обнимаю и лобызаю в обе ланиты; а Вашей невесте позволяю себе поцеловать руку. Кланяйтесь всем приятелям и будьте здоровы и благополучны. Любящий Вас Ив. Т.

1126. Н. И. ТУРГЕНЕВУ и КЛАРЕ ТУРГЕНЕВОЙ

16(28) января 1861. Париж

Mr J. Tourguêneff s'empresse d'informer Mr et Mme Tourguêneff qu'il accepte avec le plus grand plaisir leur invitation pour samedi.

Rue de Rivoli, 210.

Lundi.

1127. A. В. ДРУЖИНИНУ

18(30) января 1861. Париж

Париж.

18/30-го янв. 1861.

Любезнейший Александр Васильич,

"Сочесть пески, лучи планет хотя и мог бы ум высокий"¹ - но измерить глубину моей вины перед Вами он был бы не в состоянии. Сколько раз я порывался Вам писать - и всё оставался при "огромном взмахе без удара" - как говаривал Белинский о русском народе². Остается только прибегнуть к старинной поговорке: "повинную голову меч не сечет" - и возложить надежду на Ваше благодушие.

Со времени получения Вашего письма прошло 3 месяца!³ А что я сделал в эти три месяца - что? - And Echo answers: Where⁴. Действительно, я не помню, чтобы в моей жизни прошло три месяца, где бы я так мало сделал. Новая моя работа подвигалась медленно⁵, прочел я мало - удовольствиям и рассеянностям не нредавался вовсе: играл в шахматы и сидел дома. Стыдно в этом сознаваться - но это так. Авось вперед лучше пойдет. Планов-то у меня много - но для исполнения их мне нужно бы покинуть Париж.

А у вас в Петербурге деятельность кипит, несмотря на исступленные морозы. Во-первых - Анненков женился⁶ - всё бледнеет перед подобным событием. Во-вторых, везде раздаются похвалы Вашему "Веку"⁷: сделайте одолжение, пришлите (и присылайте мне) сюда - на мой счет, разумеется - этот журнал так, как Макаров мне присылал "Искру"⁸ - и как мне присылается "Русская речь"⁹. Я начал статейку для "Века" по поводу "Effrontês" (комедии Ожие)¹⁰; надеюсь прислать ее вскоре.

Русские журналы я получаю здесь чрез посредство кн. Трубецкого - и более и более проникаюсь омерзением к "Современнику". Надо дать себе слово противудействовать этому развратному направлению.

Вообразите, я получил письмо от Боткина из Флоренции¹¹, в котором он мне пишет - что ему угрожает слепота! Он уже теперь с трудом различает предметы. Это с ним сделалось недавно. Надо надеяться, что это ужасное несчастие минует его. Бедный Василий Петрович! Жалко видеть, как разрушается человек.

От Толстого получено коротенькое известие из Ливорно¹². Он покинул Иер с тем, чтобы ехать в Неаполь, но хотел в начале февраля быть в Париже - и тотчас же отправиться в Петербург.

Общество, затеянное нами, говорят, лопнуло¹³ - то есть правительство объявило свое неблагорасположение - так что и "Веку" нельзя будет говорить о нем. Правда ли это? Очень это было бы неприятно,- а что, наше другое общество - О<бщество> вспомоществования - не падает? Когда Вы получите это письмо, уже будет выбран новый Комитет; сообщите мне le personnel¹⁴.

Сколько подписчиков у "Века"?¹⁵

Будьте здоровы и благополучны. Поклонитесь Вашей матушке, Вашему брату и прочим друзьям. Дружески жму Вам руку и остаюсь

преданный Вам

Ив. Тургенев.

P. S. Сообщите мне Ваш адресс; я пока пишу в контору "Века".

1128. В. Д. ХИЛКОВОЙ

19(31) января 1861. Париж

Париж.

19/31-го янв. 1861.

Любезнейшая княжна,

Как я перед Вами виноват - этого, полагаю, ни в сказке сказать, ни пером описать невозможно. Остается мне возложить упование на Ваше великодушие и попросить у Вас извинения.

Мое молчание тем более непростительно, что оно не оправдывается ни сильно развитой деятельностью, ни рассеянно проведенной жизнью. Я большей частью сидел дома и ничего не делал: даже новая моя повесть¹ очень мало подвинулась. Эти три месяца прошли как дым из трубы: бегут, бегут какие-то серые клубы, всё как будто различные и в то же время однообразные. Этакие полосы уже прежде находили на меня: чувствую наконец потребность встряхнуться и выйти из этого полусонного, летаргического состояния. Вы справедливо упрекнули меня в Вашем письме в бесполезной трате времени.

Ну - а Вы - как провели это время? Употребили ли Вы его полезным образом? (Я краснею при мысли, что я Вам не помог в этом случае, не назвал Вам книги, которую бы хорошо было Вам перевести. Теперь уже поздно - и, вероятно, Вы уже выбрали себе занятие.) Как Вы провели первую половину зимы в Мюнхене? Я в этом городе был давно - так давно, что страшно вымолвить - в 1838-м году²: я был тогда глуп до крайности (это я говорю очень серьезно), да если б у меня и остались тогда дельные впечатления, они теперь уже давно успели бы изгладиться. С кем Вы познакомились - и, главное - какой timbre получила Ваша жизнь? Художественный, музыкальный - интимный - или просто туристский? Мне всё это хотелось бы узнать.- Что поделывала Ваша матушка и сестра и какие известия приходили от братьев?

Я здесь живу домом - окруженный женским элементом³; вижусь с немногими русскими⁴, из которых самое симпатичное существо - Марья Александровна Маркович (известная под именем Марка Вовчка). Начинаю знакомиться с новыми французами - но мало нахожу в них вкуса - и только думаю о возвращении весной в возлюбленный Мценский уезд. То-то мне будет приятно увидеть снова эту старую дребедень, лучше которой все-таки нет ничего для нашего брата, степняка. Егорьев день,соловьи, запах соломы и березовых почек, солнце и лужи по дорогам - вот чего жаждет моя душа!

Я не имею никакого права требовать немедленного ответа от Вас - но я был бы очень им обрадован и могу поручиться, что в свою очередь ответил бы тотчас.

Кланяюсь всем Вашим и крепко жму Вашу руку. Благодарю Вас много раз за фотографию.

До свидания.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

Rue de Rivoli, 210.

1129. С. Г. ВОЛКОНСКОМУ

23 января (4 февраля) 1861. Париж

Париж.

4-го фев. н. с. 1861.

Rue de Rivoli, 210.

Любезнейший князь,

Я уже давно собирался писать к Вам в Ниццу, тем более, что, по словам Вашей дочери и ее мужа, Вы так добры и часто обо мне вспоминаете - да лень проклятая мешала!¹ Сегодня, однако, я взялся за перо и уже непременно отправлю к Вам это письмецо.

Вы из писем Вашей дочери, вероятно, знаете, что я бываю у ней очень часто - и это я делаю из эгоизма: ничего не может быть приятнее зрелища двух таких счастливых супругов. Они и дразнят друг друга так, как это делают страстно влюбленные люди; на губах насмешка и подтрунивающие слова - а в глазах бесконечная нежность и ласка². На это очень весело смотреть такому старому холостяку, каков я... Кстати, Вы знавали Анненкова, Павла Васильевича? Представьте, он женится - а ему три года больше, чем мне³. Но это не доказывает - увы! - чтобы и я собирался жениться.

Я живу здесь очень тихо, домком, с дочерью и гувернанткой - почти никого не вижу - и, к стыду моему, даже работаю весьма мало.- Погода у нас скверная, беспрестанные туманы - да холода - а у Вас, чай, цветут розы и поспевает зеленый горошек.- Я было собирался на юг - да вряд ли я буду в состоянии оторваться отсюда до апреля месяца.

Из России всё еще нет ничего определенного. То вдруг распространяется слух, что указ об освобождении крестьян отложен до осени - то опять утверждают, что он явится ко дню восшествия на престол⁴. Впрочем, назначение Блудова председателем Гос. Совета, кажется, говорит в пользу последнего предположения⁵.

Какие Ваши намерения на весну? И где Вы проводите лето?

Мне было бы очень приятно получить от Вас две-три строчки: я познакомился с Вами и с Вашим семейством недавно⁶, но, я надеюсь, Вы не сомневаетесь в тех чувствах искренней дружбы и глубокого уважения, которые я к Вам питаю.

Кланяюсь Вашей супруге и крепко жму Вам руку.

Искренно преданный Вам

Ив. Тургенев.

1130. Н. Я. МАКАРОВУ

23 января (4 февраля) 1861. Париж

Париж.

4-го февр. н. с. 1861.

Любезнейший Николай Яковлевич,

каждое письмо мое к Вам должно, по-настоящему, начинаться стихом Лермонтова: "За всё, за всё тебя благодарю я"¹. Искреннее спасибо вам за "Искру", которую я получал аккуратно - и которая поддерживала во мне петербургские впечатления. Деньги М. А. Маркович давно мною получены - и, прибавлю, давно переданы ей до последней копеечки: я всячески стараюсь укрощать ее порывы - но все-таки она тратит миллион в день. Говоря без шуток, она начинает исправляться немного в этом отношении. Мы с ней ждем "Основы", о которой ходят благоприятные слухи².

Вы можете себе представить, как удивило меня известие о женитьбе Павла Васильевича - удивило и обрадовало. Я уверен, что и он, и Глафира Александровна будут оба очень счастливы. Я бы не желал им большего счастья, чем то, которым здесь на моих глазах наслаждаются) Кочубеи. (Я говорю о Николае Аркадьиче и его жене.) Я их часто вижу и любуюсь, как старый дядя, их жизнью.

Мне очень было приятно узнать от Вашей сестры, что здоровье Ваше недурно - несмотря на 30 градусные морозы. И я не могу слишком пожаловаться на свое здоровье, хотя нервический кашель и является по временам. Но самая худая пора зимы уже прошла.

Если бог даст, я между 10-м и 15-м апреля стар, стиля буду в Петербурге - и пробуду там с неделю³. Надеюсь к тому времени кончить и привезти с собою мою работу⁴.

Я Вам очень благодарен за обещание выслать "Современник" - но если вы еще не распорядились на этот счет - то лучше повремените, так как здесь он выписывается двумя лицами, от которых я всегда могу его получить - а лучше вышлите мне 1 экз. моих злополучных сочинений в новом издании, которому суждено было наткнуться на столько подводных камней⁵. Я бы Вам сказал искреннее спасибо: мой издатель, Основский, и не думает высылать мне.

Поклонитесь от меня Вашей сестре, ее мужу, Белозерским и всем добрым приятелям. Что поделывает Шевченко? Нашел ли Маркович наконец себе место?

Будьте здоровы; жму Вам дружески руку.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

1131. А. И. ГЕРЦЕНУ

31 января (12 февраля) 1861. Париж

Париж.

12-го февраля 1861 г.

Я давно не писал к тебе, милый Александр Иванович, а между тем кое-что набралось сказать тебе.

Firstly, я должен довести до твоего сведения, что твои статьи в "Колоколе" о смерти К<онстантина> С<ергеевича> А<ксакова> и об Академии¹ - прелесть, особенно первая, про которую я знаю, что она произвела глубокое впечатление в Москве и России, Каким образом я попал в Академию - для меня тайна, тем более, что там заседают всё какие-то штатские генералы с кутейническими именами².

Боткин третьего дня сюда приехал и - представь - почти слепой! Я боюсь, не та же ли самая болезнь у него, какая была у д'Убри - а именно размягчение мозга. Он очень ослабел; сегодня везу его к Райе.

О свадьбе П. В. Анненкова ты, вероятно, уже известен стал; пример нам с тобою, брат! Он берет девушку лет 28, не очень красивую - но добрую и умную.

Работа моя подвигается очень неспешно³, я всё это время возился то с собственным бронхитом, то с бронхитом (и очень сильным) моего приятеля Виардо. Слепцов был у меня и сообщил сведения о твоем житье-бытье. Упоминовение тобою моего имени в обществе Белинского и др. я принял вроде Анны с короной на шею - и чувствовал на душе играние тщеславия⁴. А между прочим -

Кухарка моя входит и подает твою записку о Трубецком и т. д.⁵ Сегодня же соберутся подробнейшие сведения - и завтра будут к тебе препровождены⁶.

Кажется, ты еще не убедился, что "Будущность" - плоха?⁷

Обнимаю тебя и кланяюсь всем твоим. До завтра.

Преданный тебе

Ив. Тургенев.

1132. Е. М. ФЕОКТИСТОВУ

1(13) февраля 1861. Париж

Париж.

1/13-го февр. 1861.

Любезнейший Евгений Михайлович, княгиня Трубецкая передала мне письмо графини¹, и я получил несколько No-в "Русской речи"², за которые очень Вас благодарю и которые {Далее зачеркнуто: я} прочел с удовольствием. Графиня желает получить скорей от меня статью - и я готов исполнить ее требование; но должен сказать несколько предварительных слов.

Я теперь занят работой, которая принимает большие размеры, чем я предполагал³ - и решительно не чувствую в себе возможности заняться чем-нибудь другим, тем более что мне не удаются небольшие, быстро написанные статейки (зри "Атеней", "Московский вестник"⁴ и т. п.). То, что я намерен прочесть в пользу Литературного фонда, не только не готово: первого слова еще не написано⁵. А потому остается следующее предложение, которое также сопряжено с некоторыми затруднениями - но по крайней мере удобоисполнимо. А именно: я могу Вам прислать для "Р<усской> р<ечи>" отдельную главу романа, над которым я теперь сижу; глава эта представляет нечто вроде самостоятельного целого - но для этого - "there's the rub" - необходимо согласие Каткова - а может быть, ни графиня, ни Вы не желаете входить с ним в сношения. Как бы это ни было, я ему напишу об этом⁶ - а Вы, пожалуйста, дайте мне тотчас знать Ваше решение. Надеюсь, что он не станет делать затруднений - так как это повредить "Русскому вестнику" никак не может. Вот всё, что я могу сделать в настоящую минуту. Глава эта перешлется немедленно к Вам, как только я получу Ваше согласие и согласие Каткова⁷. О денежном вознаграждении, разумеется, и речи быть не может.

В "Русской речи" особенно понравились мне статья о раскольниках и статья Соловьева о Бестужеве. Хороша также статья графини о романе Авдеева⁸. Я его не читал - но верю ей на слово.

Здоровье мое порядочно - и вообще я доволен здешним пребыванием: только я не довольно работаю. Роман будет готов только к апрелю месяцу⁸.

Спешу заметить, что "Русские в Париже" во всяком случае назначаются Вам; но прочту я {Далее зачеркнуто: им} эту статейку месяца через полтора - не раньше - на нашей Святой¹⁰.

Кланяюсь всем хорошим приятелям - а графине, Вашей жене и Вам дружески жму руку.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

1133. А. И. ГЕРЦЕНУ

10-12 (22-24) февраля 1861 (?). Париж

Милый А<лександр> И<ванович> - вот сведения, которые я мог собрать: князь Н. П. Трубецкой, бывший адъютант герцога Мекленбургского (муж дочери вел. кн. Елены Павловны) - по всем признакам человек хороший и благородный¹. Кн. Долгоруков отзывается о нем очень хорошо: он лично его не знает, но знает семейство, где он воспитывался и т. д. О Дубровине никто ничего не знает². Впрочем, здесь есть человек (полковник главного штаба, которого ты называешь)³,- от которого я могу собрать сведения как о Дубровине, так и об арестах офицеров в С.-Петербурге, которые, по-видимому, остались тайной, если они точно происходили⁴. Я его увижу - и дам тебе знать результат наших разговоров. Слепцов мне ничего не говорил о диаконе⁵.

Кажется, я писал тебе о приезде Боткина сюда⁶: он, бедный, очень плох; мозг и зрение поражены. Мы хотим поместить его в тот пансион, где находится М. А. Маркович: она такая добрая - и будет ходить за ним. Л. Толстой также приехал в Париж, но я его еще не видел⁷.

От Анненкова получаю радужные письма: я счастлив его счастьем⁸. Имею также сообщить тебе - самым достоверным образом - что указ об эманципации выйдет скоро⁹: никаким другим слухам не верь; главные противники указа - кто бы ты думал? (Не говорю о Гагарине, это само собою разумеется) - Муравьев, Княжевич¹⁰ и... кн. А. М. Горчакова. Дядя мне пишет, что жесточайшие морозы с метелями причиняют много бед: все сообщения прекращены, скот умирает и т. д.¹¹

P. S. Скоро тебе опять напишу; а пока будь здоров, обнимаю тебя и кланяюсь твоим.

Твой И. Т.

1134. П. В. АННЕНКОВУ

15(27) февраля 1861. Париж

15(27) февраля 1861. Париж.

Любезнейший друг П<авел> В<асильевич>. Мне совестно утруждать Вас какой бы то ни было просьбой в нынешнее время, когда у Вас, вероятно, голова кругом ходит,- но несмотря на Ваши "prêoccupations", Вы все-таки самый надежный комиссионер, а комиссия моя состоит в следующем: вышлите мне, ради бога, вышедшие томы моего издания¹, чтобы я имел о нем понятие, sous bande - это рублей с 5 или с 6 станет - я это охотно заплачу. Пожалуйста, душа моя, сделайте это, не откладывая дела в дальний ящик.

Когда мое письмо к Вам дойдет, вероятно, уже великий указ - указ, ставящий царя на такую высокую и прекрасную ступень,- выйдет². О, если бы Вы имели благую мысль известить меня об этом телеграммой. Но во всяком случае, я твердо надеюсь, что Вы найдете время Описать мне Вашим энциклопедически-панорамическим пером состояние города Питера накануне этого великого дня ив самый день³. Я ужасно на себя досадую, что я раньше не попросил Вас о телеграмме. Но я еще утешаю себя надеждою, что Вы сами догадаетесь.

В моей парижской жизни собственно не происходит ничего нового: работа подвигается помаленьку; статья Для "Века" скоро будет окончена⁴. (Самого журнала я еще не получал; зато "Русская речь" является с остервенелой аккуратностью⁵.) Ну, а в общей парижской жизни происходят скандалы непомерные: дело Миреса растет не по дням, а по часам, преступные банкиры (Richemont, Solar) {В тексте публикации ошибочно: Cohen} стреляются и вешаются; сыновья министров (Барош, Фульд, Мань) видят в перспективе Тулон и двухцветную одежду галерных преступников⁶. Мирес, сидящий под секретом в Мазасе, воет à la lettre как дикий зверь на всю тюрьму. Ждут больших финансовых потрясений, а итальянский корабль понемногу и благополучно спускается в воду.

На днях приехал сюда из Италии Толстой, не без чудачества, но умиротворенный и смягченный. Смерть его брата⁷ сильно на него подействовала. Он мне читал кое-какие отрывки из своих новых литературных трудов, по которым можно заключить, что талант его далеко не выдохся и что у него есть еще большая будущность⁸. Кстати, что это за г. Потанин, о котором так вострубил "Современник"?⁹ Действительно - он писатель замечательный? Дай-то бог, но я боюсь за него, вспоминая восторженные отзывы Некрасова о гг. Берви, Надеждине, Ип. Панаеве^l0 e tutti-quanti... A гончаровский отрывок в "Отеч<ественных> записках" я прочел - и вновь умилился. Это прелесть!¹¹

Боткину немного лучше, и есть надежда на окончательное выздоровление. Но если бы Вы знали, как безобразно-грубо и...... {Так в тексте публикации.} выступил в нем эгоист. Это даже поразительно!.. Ох, Павел Васильевич, в каждом человеке сидит зверь, укрощаемый одною только любовью. Я Вам в скором времени опять напишу. А пока будьте здоровы и веселы и передайте мой дружелюбнейший поклон Вашей невесте.

Ваш Ив. Т.

1135. М. А. МАРКОВИЧ

17 февраля (1 марта) 1861. Париж

Париж.

1-го марта н. с.

1861.

Милая Марья Александровна,

Сегодня Вы уехали¹ - а я сегодня же пишу к Вам: я получил письмо от Вашего мужа - и опять его распечатал, потому что на куверте ничего не стояло, кроме моего адресса и таинственных букв M. M., которые я заметил уже поздно; досылаю Вам это письмо.- Также принесли мне записку - от кого бы Вы думали? - От г-жи Пассек. Она просит меня приехать к ней для того, чтобы переговорить о важном деле: я ей написал, что завтра к ней поеду,- а сегодня мне нездоровится. Смутно предчувствую, о чем сия дама будет со мной беседовать - но от меня она немного толку добьется - и вероятно почувствует ко мне антипатию². Господь с ней!

Итак - Вы получите это письмо в Риме. Дай бог Вам благополучно доехать, благополучно прошить в Риме и еще благополучнее возвратиться! Может быть, Вы хорошо сделали, что поехали... Будем думать, что хорошо, так как теперь этого уже вернуть нельзя. Постарайтесь, по крайней мере, извлечь всевозможную пользу из Вашего пребывания в Риме; не млейте, сидя по часам обок с Вашими, впрочем, милейшими приятелями; смотрите во все глаза, учитесь, ходите по церквам и галереям.

Рим - удивительный город: он до некоторой степени может всё заменить: общество, счастие - и даже любовь.

Поклонитесь от меня Ешевскому и Вашему спутнику, Александру Вадимычу. Поцелуйте за меня Богдана - и будьте здоровы и веселы. Крепко жму Вам руку.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

1136. Е. Е. ЛАМБЕРТ

16, 18 февраля (28 февраля, 2 марта) 1861. Париж

Париж.

16/28-го февраля 61.

Милая графиня, я у Вас в долгу - за Ваши последние письма¹; мне то нездоровилось, то грустилось; то лень на меня находила - а время утекало. Берусь, наконец, за перо, хотя предвижу, что письмо мое выйдет вялое и короткое. (Кстати, я совсем не помню - какие это я Вам "прекрасные" письма писал... Вероятно, Ваша дружба ко мне открыла достоинства там, где их не было,- ou j'ai fait de la prose sang le savoir².) - Перерыв в корреспонденции тем еще особенно нехорош, что невозможно отвечать на содержание последнего полученного письма; Вы, напр., жалуетесь на страшный холод - а уж он, вероятно, давно прошел. Впрочем, есть вопросы не столь преходящие, как вопрос о погоде: мы все, находящиеся здесь русские, с волнением ожидаем вестей об окончательном объявлении эманципации. Говорят, что указ выйдет 19-го февр. ст. ст., то есть через три дня...³ Как мне жаль, что я теперь не в Петербурге!

Продолжаю письмо 18-го февр./2-го марта.- Сегодня, 6 лет (уже 6 лет!) тому назад, умер Николай Павлович... Стало быть завтра - великий день. Между тем в "Galignani" стоит депеша, будто бы с.-петербургский генерал-губернатор объявил, что 19-го февр. никакой публикации не будет⁴; в Париже распространился слух, будто в Варшаве вспыхнул бунт. Сохрани нас бог от эдакой беды! - Бунт в Царстве может только жестоко повредить и Польше и России, как всякий бунт и всякий заговор⁵. Не такими путями должны мы идти вперед. Надеюсь, что этот слух окажется ложным.- А в странное и смутное время мы живем. Приглядитесь к тому, что везде делается... Никогда разложение старого не происходило так быстро. А будет ли лучше новое - бог весть!

Довольно однако о политике.- Возвращаю Вам письмо г-на Г.⁶ Должно быть, он прав (мой приятель Виардо точно такого же мнения о "Первой любви") - и мне не служит извинением то, что я нисколько не воображал выбранный мною сюжет безнравственным. Это скорее - une circonstance aggravante. Против одного я, однако, позволю себе протестовать: а именно - я писал вовсе не с желанием бить, как говорится, на эффект; я не придумывал этой повести; она дана мне была целиком самой жизнью. Спешу прибавить, что это меня не оправдывает; я, вероятно, не должен бы был касаться всего этого. Говорю: вероятно - потому что не хочу лгать. Если бы кто-нибудь меня спросил, согласился ли бы я на уничтожение этой повести, так, что и следа бы от нее не осталось... я бы покачал отрицательно головой. Но я с охотой соглашаюсь никогда не говорить и не вспоминать больше о ней.

Здесь был проездом Лев Толстой, писатель. Я его давно не видал - и нашел в нем перемену к лучшему. Он_?кажется, начинает устанавливаться - и перестает бродить. Мне кажется, что он еще много может сделать - при его несомненном таланте.

Моя дочь немножко исправляется в том, что в ней есть дурного - а все-таки мы далеко отстоим друг от друга. Никакого брака до сих пор не предвидится.

Я еще раз обедал с Вашим beau-frère; но давно его не видал.

Прощайте, милая графиня; поклонитесь от меня Вашему мужу и Вашему сыну. Напишите мне о Вашем здоровье; мое - en somme порядочно. Целую Ваши руки и остаюсь

любящий Вас

Ив. Тургенев.

1137. М. А. МАРКОВИЧ

20 февраля (4 марта) 1861. Париж

4-го марта

1861.

Париж.

Третьего дня я Вам написал свирепое письмо¹, милая M<ария> А<лександровна>, за которое Вы, вероятно, сильно на меня рассердились. Дело в том, что я пересолил с намереньем - а то бы ничего не вышло. Но основание моего письма справедливо - и, поразмыслив о нем, Вы сами убедитесь, что Вам нельзя продолжать идти по той же дорожке.- А впрочем, у каждого свой ум в голове. Прилагаю при сем новое письмо от Вашего мужа. Ну, как Вам нравится Рим? - Не сердитесь на меня и напишите мне словечко.

Жму Вам руку.

Ив. Тургенев.

P. S. Кланяюсь Ешевскому и Пассеку.

1138. А. И. ГЕРЦЕНУ

25 февраля (9 марта) 1861. Париж

Париж.

9-го марта 1861.

Прежде всего должен тебе сказать, что ты ужасный человек. Охота же тебе поворачивать нож в ране! Что же мне делать, коли у меня дочь, которую я должен выдавать замуж и потому поневоле сижу в Париже? Все мои помыслы - весь я в России¹.

Буду сообщать тебе все новости неофициальные, но верные. Пока ничего нет: в Варшаве хотят попробовать меры кротости (brutalitê была слишком велика даже для русской администрации - даже ей стыдно стало)², но попробуй поляки завести речь о конституции - и увидят они, какие выставятся кулаки. Из Петербурга по-прежнему обещание (кажется, несомненное) объявить свободу 6/18-го марта³, Но обрезание надела едва ли понравится крестьянам, особенно в хлебопашных губерниях⁴. Хорошо то, что глупейшего переходного времени не будет⁵. Присылай "Колокол" Делавойю. Он всё поместит, что следует и где следует⁶. Но