ы - но мне кажется, что надо подождать. Ваше мнение на этот счет решит дело - и я тотчас же дам знать Каткову.
Говорить о том, что я чувствую, невозможно, да я кажется не нужно. Утешать себя тем, что "я мол всё эта предвидел и предсказывал" - доставляет мало удовольствия. Богом Вас умоляю, окажите на деле Вашу старинную дружбу - и напишите.
О себе сказать Вам пока нечего: я здоров и живу по-прежнему. Русских вижу немного. В. П. Боткин процветает и объедается. Кланяюсь всем Вашим - и Вам, и Вашей жене жму руки. Ваш И. Т.
Rue de Rivoli, 210.
16(28) октября 1861. Париж
Любезнейший Федор Михайлович, позвольте Вас попросить высылать мне - буде возможно - и на мой счет, разумеется, книжки Вашего журнала1, начиная с сентябрьской,- сюда, по следующему адрессу: rue de Rivoli, 210. (Я вас прошу, чтобы это было независимо от книжек, высылаемых мне в деревню.) Очень бы Вы меня одолжали.
Известите меня также о Вашем здоровье и о том, что поделывают наши знакомые... Я живу здесь помаленьку - и, разумеется, часто думаю о Петербурге.
На днях я принялся за повесть2, которая должна быть помещена у Вас. Если ничего не помешает, я надеюсь ее кончить к новому году. Но могут встретиться затруднения внутренние и внешние - будем надеяться, что всё пойдет хорошо.
Дружески жму Вам руку и остаюсь
18(30) октября 1861. Париж
Милая графиня, я давно собирался Вам писать в ответ на Ваше письмо1 - но просто духа не хватало: известия из Петербурга меня терзают - и никогда я не пенял на себя так сильно, отчего я не там.- Мое присутствие едва ли было кому-нибудь или на что-нибудь полезно - но всё же жутко быть в отдалении, когда совершаются такие странные и знаменательные события2. Как нарочно, никто из приятелей мне ничего не пишет - и нам остается почерпать свои сведения из газет, в которых многое не говорится - а многое говорится ложно.
Я видел здесь Вашего бедного брата3: он очень плох - кажется, безнадежен.- Мне сказывали, что Вы и Ваш муж намерены приехать сюда... Я этому буду очень рад, хотя очень горестно думать, по какой причине Вы предпримете это путешествие.
Газеты уверяли, что Герштенцвейг умер, что Ваш beau-frère покинул Варшаву... Оказывается, что это всё неправда4. Но, сообразив всё совершающееся теперь, я понимаю, что Вам должно, быть тяжело.
Не пеняйте на меня за краткость этого письма: мне хотелось только мысленно пожать Вам руку и поблагодарить за память.
Будьте здоровы... Может быть - до свиданья.
21 октября (2 ноября) 1861. Париж
Милая графиня, Ваше письмо огорчило меня до крайности1,- и один только ответ у меня: покидайте скорее Петербург - и поезжайте за границу в более теплый климат - поезжайте сюда - для Вашего сына, для Вас самих, для Вашего бедного рата 2. Сделайте это непременно, безотлагательно - я Вас умоляю об этом. Здесь Вы посоветуетесь с хорошими врачами. Я надеюсь, что Здекауер не оставит Вас в Петербурге. Ваш сын находится в таком возрасте, где нужны самые тщательные предосторожности. Говорят, и Ваш beau-frère сюда едет, чтобы несколько поправить свое потрясенное здоровье. Нет никакого сомнения, что перемена климата будет благодетельна для Вашего сына: этого довольно, чтобы решить Вас на отъезд.
Не думайте, что я говорю Вам всё это из чувства эгоизма: Вас, может быть, не оставят здесь - но Ваше письмо меня напугало. Пожалуйста, напишите мне тотчас Ваше? решение - а я не
забываю Вас, а крепко и дружески жму. Вам руку
3.
26 октября (7 ноября) 1861. Париж
26 октября (7 ноября) 1861. С.-Петербург. {*}
{* Так в тексте публикации.}
Любезный П<авел> В<асильевич>. Я начинаю терять надежду получить от Вас письмо, хотя бы с простым извещением, что Вы здоровы; - и если я теперь пишу к Вам, то единственно с целью известить Вас о следующем: я получил от Л. Н. Толстого письмо1, в котором он объявляет мне, что слух о распространении им копии оскорбительного для меня письма есть чистая выдумка, вследствие чего мой вызов становится недействительным - и мы драться не будем, чему я, конечно, очень рад. Сообщите это Колбасину - и пусть он менее верит своим друзьям. Желал бы я также узнать ваше мнение насчет печатания моей повести2, но на Вас нашла немота, и я очень был бы рад узнать, что Вы, по крайней мере, живы и здоровы. Кланяюсь всем Вашим и жму Вам руку. И. Т.
27 октября (8 ноября) 1861. Париж
8-го ноябр./27 окт. 1861.
Любезный Михаил Никифорович, по совету друзей1 и по собственному убеждению, с которым, вероятно, совпадает и Ваше,- я думаю, что при теперешних обстоятельствах следует отложить на некоторое время печатание "Отцов и детей"2,- тем более, что и ценсура теперь может сделать затруднения. А потому прошу Вас повременить печатанием, что, однако, не помешает мне прислать Вам сделанные мною значительные изменения и поправки3. Во всяком случае {Далее зачеркнуто: что} будьте уверены, что "О<тцы> и д<ети>" - если явятся, то не иначе, как в "Русском вестнике".
Напишите мне два слова, чтоб я знал, что Вы получили это письмо. Повторяю также свою просьбу рукопись держать у себя и не давать ее никому для чтения.
Жму Вам дружески руку, кланяюсь всем Вашим и остаюсь
Rue de Rivoli, 210.
30 октября (11 ноября) 1861. Париж
30-го окт./11-го нояб. 1861.
Любезнейший Федор Михайлович - прежде всего извините меня, что я на Ваше большое письмо1 отвечаю на таком лоскутке; - времени решительно нет, хотя я ничего особенного не делаю. Во-первых - спасибо и за письмо и за обещание прислать "Время", которое я жду с нетерпеньем; во-вторых, должен сказать Вам, что моя повесть2, по причинам внутренним и внешним, явится не скоро в "Русском вестнике", во всяком случае не прежде возвращения моего в Россию - весной,- а может быть, совсем не явится. Последнее даже вероятнее.- "Современник" плюется и сознательно лжет3: но ведь это не в первый раз. У меня письмо от Некрасова4, писанное в ночам этого года, в котором он мне делает самые блестящие предложения - я ему отвечал, что сотрудником "Современника" более не буду5 - ну и выходит, что надо сказать публике, что меня прогнали. Это всё ничтожно и не стоит внимания. Это останется ничтожным, даже если Добролюбов меня совсем доканает6 - ибо что такое я, что такое - отдельное лицо?
Повесть, назначенная для "Времени"7, не подвинулась в эти последние дни, много других мыслей (не литературных) вертелось у меня в голове... Но я либо ничего не буду писать, или напишу эту вещь для Вас. А писать ее хочется.
Ваше письмо тем более меня обрадовало, что вот уже несколько недель, как обычные мои корреспонденты из Петербурга замолкли. Пожалуйста, будемте и вперед подавать весть друг другу - Вы не можете сомневаться в искреннем участии, которое я принимаю в Вас, в Вашем журнале - и во всем, что до Вас касается.
О содержании моей повести для "Р<усского> в<естника>" говорить в письме невозможно; главное лицо представляется выраженьем новейшей нашей современности8 - и так как она сама недавно выразилась довольно безобразно - то литературе остается до времени помолчать.
Поклонитесь от меня Полонскому и всем добрым приятелям. Передайте мое почтение Вашей жене. Желаю Вам здоровья и всего хорошего.
P. S. Сейчас прочел стихотворение Вяземского в "Русском вестнике"9. Экая мерзость! - Нет, видно кроме Вашего журнала нигде участвовать нельзя.
30 октября (11 ноября) 1861. Париж
Париж. 30-го окт. / 11-го ноябр. 1861.
Любезный Михаил Никифорович, я недавно писал Вам1, но, получив вчера Ваше письмо2, считаю нужным ответить Вам два слова. С Вашими замечаньями я согласен,- почти со всеми,- особенно насчет Павла Петровича и самого Базарова. Что же касается до Одинцовой, то неясность впечатления, производимого этим характером, показывает мне, что надо и над ним еще потрудиться, (Кстати, спор между П. П. и Базаровым совсем переделан и сокращен.) Очевидно, что повесть, и по причине современных обстоятельств, и вследствие внутренней своей недоделанности - пока - должна быть отложена3,- с чем и Вы согласитесь. Мне очень жаль, что это так вышло, но именно с таким сюжетом надо выйти перед читателем в полном (по возможности) вооружении. Я хочу всю ее пересмотреть не спеша - перепахать ее. Полагаю, что все существующие теперь затруднения - внутренние и внешние - исчезнут ко времени моего возвращения в Россию, т. е. к весне (к апрелю) - и нам, наконец, удастся пустить это детище гулять по свету.
Не могу согласиться с одним:
Ни Одинцова не должна иронизировать, ни мужик стоять выше Базарова, хоть он сам пуст и бесплоден...4 Может быть, мое воззрение на Россию более мизантропично, чем Вы предполагаете: он - в моих глазах - действительно герой нашего времени. Хорош герой и хорошо время,- скажете Вы... Но оно так.
Повторяю просьбу о заключении под спуд моего продукта, жму Вам крепко руку и остаюсь
Я только что получил Ваше письмо., любезный И<ван> С<ергеевич>1,- и спешу сознаться, что я точно виноват перед Вами в неисполнении моего обещания. В Берлине я остался всего несколько часов - а подавши сюда, я завертелся как в омуте - и пера в руки ее брал. Этому горю помочь теперь нельзя; сведения, -сообщенные мною Вам о состоявши крестьянского вопроса в сентябре месяце2 - потеряли теперь всякий интерес - и я уверен, что Ваши корреспонденты из мировых посредников сообщили уже Вам все более любопытные факты. Но я все-таки считаю себя в долгу перед Вами - и постараюсь доставить Вам в теченье нынешнего же года какую-нибудь статью для Вашего издания3.
Из "Московских ведомостей" я узнал, что уже несколько нумеров "Дня" появились4; сделайте одолжение, присылайте мне их, по почте, под бандеролью - как простые письма (я таким образом получал очень аккуратно "Русскую речь")5, платить, разумеется, буду я. Убедительно прошу Вас исполнить эту просьбу. Мой адресс: Rue de Rivoli, 210.
Печатание моей, повести отложено на неопределенное время; и время теперь не такое - да и поправить ее нужно6. Во всяком случае она до весны не явится - а я тогда буду в Москве - и прочту ее Вам в поправленном виде.
Обо всём остальном, что происходит в России, нужно говорить слишком много или молчать.- Я вижу, что в 3-м No "Дня" есть статья: "К Студентам"5. Дай бог, чтобы они послушались голоса человека, которого они {Далее зачеркнуто: подозревать} не могут заподозрить!
Будьте уверены, что никто больше меня не желает успеха Вашему журналу, и примите уверение в искренней преданности
P. S. Передайте мой усердный поклон Вашей матушке.
О любезнейший Фет, о Иеремия южной части Мценского уезда - с сердечным умилением внимал я Вашему горестному плачу1 - и в то же время тайно надеялся, что - как говорят французы - черт не так черен, каким его представляют. Нашли же Вы добродетельного механика-самоучку - найдете и средства запродать Ваш хлеб, который не может не подняться в цене - ибо Франции грозит голод. А потому предсказываю Вам, что с терпеньем и выдержкой Вы пробьетесь победоносно через все затруднения и при нашем свидании весною2, при "песнях соловьиных"3 - всё будет обстоять благополучно. Только нужно будет Вам брать пример с здешнего императора4: он отказывается от всяких излишних построек и издержек - и Вы покиньте дерзостную мысль о воздвижении каменных конюшен и т. д. и т. д.
Кстати - "еще одно последнее сказание"5 о несчастной истории с Толстым. Проезжая через Петербург, я узнал от верных людей (ох, уж эти мне верные люди!) - что по Москве ходят списки с последнего письма Толстого ко мне (того письма, где он меня "презирает")6 - списки, будто бы распущенные самим Толстым. Это меня взбесило - и я послал ему отсюда вызов на время моего возвращения в Россию. Толстой отвечал мне, что это распространение списков - чистая выдумка - и тут же прислал мне письмо, в котором, повторив, что и как я его оскорбил - просит у меня извинения и отказывается от вызова7. Разумеется, на этом дело должно и докончиться - и я только прошу Вас сообщить ему (так как он пишет мне, что всякое новое обращение к нему от моего лица сочтет за оскорбление)8 - что я сам отказываюсь от всякого вызова и т. п.- и надеюсь, что всё это похоронено навек. Письмо его (извинительное) я уничтожил - а другое письмо, которое, по его словам, было послано ко мне через книгопродавца Давыдова - я не получал вовсе9. А теперь - всему это<му> делу - de profundus.
Ну-с, что еще сказать Вам? Живу я здесь au jour le jour, пользуясь порядочным здоровьем - и не без унынья прислушиваясь ко всему, что доходит сюда из России. Многое можно было предвидеть, многое я предсказывал в Петербурге - но от этого не легче. Господи! уж на что долго продолжается молотьба или правильнее молотие - когда же из нас мука выйдет? Чтение российских журналов не способствует к уменьшению уныния.
Что касается до моей повести (о которой так благоприятно отозвался всё тот же единственный француз, "ночной фортопианист") - то она, по причинам внутренним и внешним, не явится раньше весны10 - а потому мы, может быть, ее прочтем вместе. Может быть, она даже совсем нигде не явится.
Усердный поклон Вашей жене, Борисову, его жене; всем соседям, приятелям и вообще всей русской сути, которую Вы так браните - но которая издали мне кажется милей. Вам я крепко жму руку и остаюсь
15(27) ноября 1861. Париж
Милая графиня, Ваша belle-sœur1 Вам, вероятно, уже сказала, до какой степени поразило меня известие о кончине Вашего сына2 - и я бы долго не решился писать к Вам, не зная, что Вам сказать, не зная, будете ли Вы в состоянии слушать даже самый дружеский голос - если б я не получил, наконец, Вашей записки3, которая в одно и то же время и усилила мою печаль, и несколько меня успокоила. Я не мот себе представить состояние Вашей души; меня утешает мысль, что Вы перенесли поразивший Вас удар с христианским смирением и твердою верою в бога, который всё ведет к лучшему. Да поддержит и вперед Вас эта вера!
Что я могу сказать Вам - матери, потерявшей единственного сына! Если бы я был в Петербурге - я бы плакал с Вами; - а теперь я только протягиваю Вам обе руки и крепко и молча жму Ваши.- Жестокий этот год, в течение которого Вы испытали столько горя4, послужил и для меня доказательством тщеты всего житейского: да, земное всё прах и тлен - и блажен тот, кто бросил якорь не в эти бездонные волны! Имеющий веру - имеет всё и ничего потерять не может; а кто ее не имеет - тот ничего не имеет,- и это я чувствую тем глубже, что сам я принадлежу к неимущим! Но я еще не теряю надежды.
Да, я буду часто писать к Вам. Я радуюсь тому, что в Вас еще есть потребность дружбы и участия и обмена чувств. Когда падают такие удары - остающиеся на земле должны крепче и теснее прижиматься друг к другу.
Я видел здесь вдову Вашего покойного брата - и полюбил ее за искренность и простоту ее горя: признаюсь, я этого от нее не ожидал - и это только доказывает, как трудно знать людей. Ее здоровье очень потрясено - и я боюсь за нее. Она возобновит Ваше горе своим появлением - но в то же время, я уверен, она принесет Вам утешение - хотя бы тем, что Вы послужите ей опорой: помогать другим - лучшее средство утешиться в собственном несчастье.
Пожмите за меня руку Вашему мужу - и скажите ему то, что я сказал Вам. Он, я знаю, не сомневается в глубоком моем сочувствии. Я беспрестанно думаю о Вас обоих: - дай бог Вам всю нужную силу!
Я Вам на днях опять напишу, а теперь я лобызаю Вашу руку и поручаю Вас попечению Того, в Которого Вы верите.
27/15-го нояб. 1861.
21 ноября (3 декабря) 1861. Париж
Париж, 3 дек. (21 ноябр.) 1861.
Любезнейший Ан<ненков>. Во-первых, благодарите от моего имени Т<ютче>ва за высылку 3-х экземпляров) моих "Сочинений", которые я получил исправно1. Во-вторых - правда ли, что Вы собираетесь издавать журнал и уже получили разрешение?2 Я этому не совсем верю - по той причине, что Вы, вероятно бы, уже известили меня об этом; но вспомнив Вашу скрытность перед вступлением в брак, я колеблюсь. В-третьих - взяли ли Вы от того же Т<ютче>ва 100 сер. для стипендии двум бедным студентам и отдали ли кому следует?3 Напишите словечко. А если Вы точно собираетесь издавать журнал, то эта мысль у Вас отличная. Я бы, разумеется, стал вашим исключительным сотрудником, насколько хватило бы сил. Правда, этим немного сказано - потому что я очень ослабеваю в литературном отношении и пера в руки не беру. Каткову я дал знать о нежелании моем печатать "Базарова" в теперешнем виде - да и он, кажется, этого не желает, а переделка, между нами, еще далеко не кончена.
У вас в Петербурге, кажется, всё понемногу утихает. Напишите об этом. Правда ли, что Добролюбов опасно болен. Очень было бы жаль, если б он умер. Вы, наверное, видите Дружинина и Писемского: поклонитесь им от меня. Вы знаете, бедная гр. Ламберт потеряла своего единственного сына...4 Она не переживет этого удара.
Я в довольно грустном настроении духа, тем более что вот уже третий день, как моя старая болезнь, о которой я уже забыл думать, вернулась ко мне. А эта штука очень скверная. Нет ли чего-нибудь нового в беллетристике! Прощайте, милый П<авел> В<асильевич>. Будьте здоровы - это главное. Жму Вам руку и кланяюсь Вашей жене. Преданный Вам И. Т.
Между 28 сентября (10 октября) в 1(13) декабря 1861. Париж
Voici les êpreuves1.- Vous verrez qu'il y a des errata assez importants.- J'ai effacê dans un endroit: "elle baissait les yeux" car ces mots se retrouvent quelques lignes plus bas; - j'ai changê: "misêrable" en "infortune" pour êviter une rêpêtition.- Je regrette que vous ayez effacê les mots: "traduit du Russe par V. Desloges"2.
Et à ce propos, je vous prie d'avoir la bontê de me faire savoir ce que vous donnez par feuille d'impression à la personne qui m'a traduit. Elle est à Paris pour le moment et y teste 4 à 5 jours.- Vous savez qu'elle n'a encore rien reèu pour le "Trop Menu le fil casse"3.- J'espère aussi que vous voudriez bien donner l'ordre de faire imprimer 5 exemplaires du "Journal d'un homme de Trop" à part4.
Recevez, Monsieur, l'expression de mes sentiments les plus distinguês.
P.S.- Je vous demande pardon de faire une dernière petite observation.- Mon nom s'êcrit avec un accent sur le premier: e.- Quant au double f, je crois que c'est une superfluitê, admise je ne sais pourquoi dans les noms Russes, qui devraient s'êcrire par un u.
4(16) декабря 1861. Париж
Любезнейший Михаил Никифорович, сию минуту получил Ваше письмо1 и сию же минуту отвечаю Вам. Если я Вас огорчил (нисколько того не желая),- то и Вы меня немало огорчили, допустив во мне возможность изменить данному слову. Я Вам сказал и еще раз повторяю: "Отцы и дети" не явятся нигде, кроме "Русского вестника", и если время их появления отсрочено,- то этому виною причины внешние, которые Вам известны и которые, по Вашим словам, (не) имеют особенной важности - и причины внутренние,- т. е. собственное мое не вполне удовлетворенное чувство и согласие с сделанными мне замечаньями. Вы бы сами не захотели, чтоб я подвергал на суд публики вещь, которая в моих же собственных глазах не соответствует моим намереньям. Но я надеюсь, что с окончанием поправок, которые значительны и за переписывание которых я принялся, все затруднения устранятся. Повторяю еще раз - и уполномачиваю Вас показать это письмо кому хотите,- даже объявить о нем печатно,- "Отцы и дети" назначены для "Р<усского> в<естника>" и появятся только в нем. К новому году Вы получите поправки,- и нет причины, почему повесть не явилась бы в январской книжке...2
Я не могу отвечать за распускаемые вести, сплетни и слухи. Редакции "Времени" я действительно обещал не большую повесть3, которая вся будет состоять из 40 страниц,- из которых написано 2 или 3; между ею и Вашей повестью нет ничего общего. Вы видите, как несправедливы Ваши упреки в малодушии, желании угодить петербургским друзьям и т. п. Повесть в Ваших руках, отдана Вам, какая же тут может быть утка, пуф?!.. Вы, развернувши первую попавшуюся книжку "Современника", прочтя даже его программу, можете убедиться, что я не боюсь разрыва с людьми, которых перестал уважать. Ответ Ваш на распущенные слухи может состоять из нескольких слов: "Повесть г-на Т<ургенева> - отдана нам, находится у нас и появится у нас".
Право, Ваши сомнения во мне были бы даже несколько обидны, если б они, с другой стороны, не льстили моему самолюбию. Чтобы успокоить Вас, посылаю Вам два слова по телеграфу4.
Прошу Вас впредь не верить никакой болтовне, а верить моему слову. Засим крепко жму Вам руку и остаюсь
8(20) декабря 1861. Париж
Я Вам послал на днях письмо
1 и телеграмму
2, любезнейший Михаил Никифорович - в ответ на Ваше большое письмо
3. А теперь я обращаюсь к Вам с следующей просьбой: не можете ли Вы мне выслать 1000 р. сер. в счет того, что будет стоить моя повесть
4,- и вместе с тем прислать мне цифру суммы, которую я Вам должен, за вычетом 200 фр., данных мною в прошлом году Вашей belle-sœur, княжне Шаликовой
5, и 24 фр. (что стоит телеграмма). Я позволяю себе это последнее маленькое мщение за недоверие, которое Вы оказали ко мне, и за упреки, которыми Вы меня осыпали. Я буду Вам очень благодарен за скорую высылку денег и уже надеюсь теперь, что последние Ваши сомнения исчезнут,- ибо никто еще меня не обвинял в том, что я на фуфу забираю деньги. Поправки вышлются к Вам через несколько дней,- самое позднее через 2 недели
6. Кланяюсь Вам дружески и остаюсь
Rue de Rivoli, 210.
1258. ФРИДРИХУ БОДЕНШТЕДТУ
10(22) декабря 1861. Париж
Il y a bien longtemps cpie j'ai l'intention de me rappeler à votre bon souvenir et:si je ne l'aipas fait "jusqu'à prêsent - ce n'est pas faute d'y avoir pensê! Depuis cfue j'ai eu le plaisir de vous voir1, j'ai passê à peu près 7 mois ев Russie et me voicMe retour ici depuis 2 mois et installê pour l'hiver2. Il m'a êtê impossible de revenir par Munich comme j'en avais l'intention - et ce n'est qu' au printemps suivant que je pourrai visiter de nouveau votre belle ville si aimable et si hospitalière3.
J'espère que vous avez reèu depuis longtemps un exemplaire de la nouvelle êdition de mes ouvrages que je vous ai expêdia de Moscou4. Si vous l'avez reèu en effet - veuillez m'en informer - et je vous enverrai une petite liste des plus grossiers errata, dont elle fourmille malheureusement.
J'ai assez peu travaillê cette annêe - d'autres occupations m'ont absorbê5; pourtant j'ai achevê un assez grand roman qu'on publiera dans les premiers mois de l'annêe suivante6.- Quant à vous, qu'avez-vous fait ou publiê?7 On sait très peu à'Paris ce qui-so passe en Allemagne, surtout dans le monde littêraire. Je vous serais bien reconnaissant si vous vouliez bien me eommtmiquer en deux mots, ce qui y est passê de plus intêressant.
La famille Khilkoff est elle à Munich?8 Si elle s'y trouve, vous seriez bien bon de me rappeler à son souvenir.- Je vous prie en même temps de saluer de ma part Mr Heyse9 et les autres personnes que j'ai connues à Munich.
Je serais très heureux de recevoir un petit mot de rêponse que vous adresserez rue Rivoli, 210.- Il va sans dire que vous pouvez m'êcrire en allemand - je ne comprends pas pourquoi je ne me suis pas servi moi-même de cette langue. Je ne sais pas votre adresse, mais vous devez être suffisamment connu à Munich10; une poste qui sa respecte doit savoir où demeure un homme tel que vous.
Je vous serre cordialement la main et vous dis mille amitiês.
10(22) декабря 1861. Париж
Милая графиня, я несколько раз прочел Ваше трогательное письмо1 - и почувствовал несомненное убежденье, что бог поможет Вам перенести великое горе, которое на Вас обрушилось. Отнимая всякую прелесть от жизни, горе лишает ее также всей ее лжи и тревоги - в этом-то и состоит ее настоящее несчастье.- "This sorrow's sacred, it strikes where it does love"2 - сказал где-то Шекспир, а в Евангелии та же мысль выражена еще проще. Горе очищает, а потому и успокаивает; но не всякий может вынести такого рода спокойствие;- повторяю, я надеюсь, что бог Вам поможет.
Я видел Вашего бедного брата незадолго до его кончины3: его исхудалое, желтое, как воск, лицо являло все признаки близкого разрушения - а он метался головой по подушке и два раза сказал мне: "Не хочется умирать". В эту минуту уже жизнь была для него невозможностью, а смерть - необходимостью, естественной и неизбежной.- Естественность смерти гораздо страшнее ее внезапности или необычайности. Одна религия может победить этот страх... Но сама религия должна стать естественной потребностью в человеке,- а у кого ее нет - тому остается только с легкомыслием или с стоицизмом (в сущности это всё равно) отворачивать глаза.- На днях здесь умерла Мансурова (жена нашего посланника в Голландии и сестра князя Н. И. Трубецкого); одна моя знакомая, у которой она умерла на руках, была поражена легкостью, с которой человек умирает: - открытая дверь заперлась - и только... Но неужели тут и конец! Неужели смерть есть не что иное, как последнее отправление жизни? - Я решительно не знаю, что думать - и только повторяю: "счастливы те, которые верят!".
Поговорю немного с Вами о здешней моей жизни. Семейные мои отношенья не меняются; нрав моей дочери делается степеннее и тише - но коренные основанья остаются те же; жениха никакого не предвидится. Я работаю очень мало и вообще веду жизнь довольно праздную; познакомился с двумя-тремя новыми лицами, но довольно поверхностно. Прежние мои отношения немного огрубели - но зато и закрепли, как кора на стареющемся дереве: кажется, теперь ничего их не изменит.- Играю в шахматы, слушаю хорошую музыку - и плыву по течению реки, все более и более тихой и мелкой.- Известия из России меня огорчают. Не могу я во многом не винить своих друзей - но и правительство я оправдать не могу; отсутствие людей и глубокое незнание России - сказываются на каждом шагу. Из деревни приходят известия неблагоприятные: но это зло необходимое - и переходное; я все-таки убежден, что дело пойдет хорошо!4 Вообще я чувствую, что сам обрастаю корой: внутри всё еще довольно мягко - но фибры, которыми я соприкасаюсь с окружающей меня жизнью, одервенели... Я подготавливаюсь понемногу к неотвратимому концу. Но довольно об этом.
Если у Вас есть время и охота заниматься чтением - пробегите в "Современнике" (октябрьском) повесть г. Помяловского: "Молотов". Я бы желал знать Ваше мнение - мне кажется, тут есть признаки самобытной мысли и таланта.
Прощайте, милая графиня. Целую Ваши руки и дружески кланяюсь Вашему мужу.- Напишите мне о Вашем beau-frère
5 и поклонитесь ему от меня.
11(23) декабря 1861. Париж
11(23) декаб. 1861. Париж. Rue de Rivoli, 210.
Получил я Ваше сурово-юмористическое письмо1, любезнейший П<авел> В<асильевич>, и по обыкновению, узнав из него лучше всю суть современного положения петерб<ургского> общества, чем из чтения журнальных корреспонденции и т. д., говорю Вам спасибо, но удивляюсь начальной Вашей фразе, из которой я должен заключить, что, по крайней мере, одно мое письмо к Вам затерялось2. Но видно, что с возу упало, то пропало, и не нам тужить о неисправностях почты. Это в сторону. Сто рублей в Москву посылать нечего: там сияет великий Чичерин3 - чего же еще? Возьмите из этих денег недостающее на подписку журналов, а остальное храните у себя до времени. Кстати, узнайте из бумаг архива - взнес ли я в нынешнем году весной при проезде 40 р. от имени Ханыкова4. Если нет - значит, я забыл, и Вы взнесите.
Огорчила меня смерть Добролюбова, хотя он собирался меня съесть живым. Последняя его статья, как нарочноt очень умна, спокойна и дельна5. Вы мне ничего не пишете о литературе - видно, о ней нечего писать. А я прочел в "Современнике" повесть Помяловского "Молотов"6 и порадовался появлению чего-то нового и свежего, хотя недостатков много, но это всё недостатки молодости. Познакомились ли Вы с ним? Что это за человек?
А я, кажется, обречен в жертву сплетням. На днях должен был послать успокоительную телеграмму Каткову7 в ответ на исполненное брани и упреков письмо...8 Всё дело возгорелось по поводу моей злополучной повести, поправки которой всё еще не кончены. Судя по охватывающей меня со всех сторон апатии - это будет, вероятно, последнее произведение моего красноречивого пера. Пора натягивать на себя одеяло - и спать.
Здесь жизнь идет, как по маслу, безобразно, но тихо.
Правительство ждет и желает войны с Америкой9. На днях один мой знакомый протестантский пастор был призываем в министерство и тамо угрожаем за помещение в своем журнальце, коего название "Piêtê-Charitê" - статьи о невольничестве. Статья эта состоит из 4 страничек и была написана дочерью Н. И. Тургенева10. Ему объявили, что в предвидении войны - на невольничество не должно сметь нападать... A m-r Pelletan осужден на 3 мес<яца> тюремного заключения за то, что пожелал Франции свободу, которою пользуется Австрия11. Как же тут не умиляться!
Здоровье мое порядочно: это главное. Кланяйтесь жене Вашей и всем приятелям. Ваш И. Т.
P. S. 1-е. Слышал я, что разрешили представить "Нахлебника"; в таком случае передаю Вам все свои права и прошу в особенности обратить внимание на то, чтобы "Нахлебника" не давали без прибавочной сцены во 2 акте, которую я давным-давно выслал Щепкину и которую могу выслать Вам теперь12.
P. S. 2-е. Никитенко, получающий 10 000 руб. сер. за редакторство журнала13, есть факт, достойный остромыслия Щедрина.
11(23) декабря 1861. Париж
Я только вчера получил Ваше письмо от 12-го окт., любезнейший Иван Петрович:1 - оно находилось два месяца в дерете - это сильно даже для русской почты. - Благодарю Вас sa это письмо: от него веет такой искренней и доброй приязнию, что я был тронут. Оно возбудило во мне желание побивать опять в наших некрасивых и неудобных - но почему-то привлекательных местах. - Кто мне растолкует то отрадное чувство, которое всякий раз овладевает мною, когда я с высоты Висельной горы открываю Мценск? В этом зрелище нет ничего особенно пленительного - а мне весело. Это и есть чувство родины2.
Поздравляю Вас с окончательным устройством Вашего гнезда - и да будет оно предзнаменованием устройства Ваших дел. Но судя по доходящим до меня слухам и письмам - мужички наши еще долго будут нас крутить.
Итак, Вы охотитесь в окрестностях Мценска и даже находите зайцев? Последнее обстоятельство меня поражает. Я до сих пор не мог себе представить более пустынного (в отношении дичи) места. Но впрочем с тех пор, как Фет убил утку на своем пруде - всё возможно.- Я получаю изредка письма от этого милого смертного; он в них плачет подобно Иеремии... а все-таки убежден, что дела его идут недурно. Главная ошибка его была - покупка Степановки; - но он с тех пор умел ее поправить3.
Я здесь вижу Боткина, который лечится старательно, но ест напропалую. Впрочем, он теперь почти молодцом стал.
Известия из России - литературные и всякие другие - печальны. Мы живем в темное и тяжелое время - и так-таки не выберемся из него.- В "Современнике" я, однако, прочел повесть, в которой попадаются проблески несомненного дарования - "Молотов" Помяловского4.
Я пожалел о смерти Добролюбова, хотя и не разделял его воззрений: человек был даровитый - молодой... Жаль погибшей, напрасно потраченной силы!5
Необходимые поправки к моей повести я еще не кончил - и она раньше февраля или марта не появится в "Русском вестнике"6.- Нового я ничего не делаю; - кажется, я самому себе сказал: Баста!
Крепко жму Вам руку я кланяюсь дружески Вашей жене.- Что
сынок Ваш подрастает? - До весны уже теперь Noсжалось недолго. Будьте здоровы.
13(25) декабря 1861. Париж
Je m'empresse de vous envoyer la petite Muette, dont vous a parlê M. Mêrimêe1, tout en vous demandant pardon du mauvais êtat de la copie. Cette bagatelle n'a aucune importance, comme vous le verrez bien, mais puisque vous avez la bontê d'en prendre connaissance, je vous prierais de me faire savoir s'il ne vaudrait pas mieux que mon traducteur ne publiât pas son travail; il y a certaines considêrations qui me font hêsiter et dont personne mieux que vous, Madame, ne pourrait être juge. Je vous en serais vêritablement reconnaissant.
Vous oubliez, Madame, que je suis Russe, et que le froid que vous avez maintenant à Paris n'est pas fait pour m'effrayer; mais fût-il cent fois plus grand, il ne m'empêcherait pas de vous aller porter mes hommages. Je compte le faire un de ces jours et, en attendant, je vous prie d'agrêer l'expression de mes sentiments les plus distinguês.
Le 25 dêc. 61!
Rue de Rivoli, 210.
1263. ФРИДРИХУ БОДЕНШТЕДТУ
17(29) декабря 1861. Париж
Mon très cher Monsieur Bodenstedt, permettez-moi de commencer ma lettre par l'expression bien sincère de mes remercîments: vous m'avez repondu si vite1 et si bien que je suis tentê de crier pour la centième fois: Vivent les Allemands! (Je rougis en même temps de vous êcrire en franèais, mais dêcidêment cette langue m'est plus commode quand j'ai la plume à la main.)2 Pour vous prouver que je sais apprêcier une pareille exactitude, je vous rêponds sur-le-champ.
Je n'ai malheureusement pas reèu la lettre que vous m'avez envoyêe à Spasskoïê s j'avais dêjà quittê la campagne à cette êpoque et je ne crois pas même qu'elle soit parvenue à sa destination, car on me l'aurait expêdiêe ici3.- Lors de mon passage par St.-Pêtersbourg je n'ai pas vu les rêdacteurs du "Contemporain": il faut vous dire que dans le courant de cette annêe il s'est êlevê une espèce de brouille entre nous, causêe en partie par la divergence de nos opinions politiques - et en partie parce que j'ai donnê de mes travaux à une revue de Moscou (le "Русский вестник")4, opposêe à la leur. Cependant je suis persuadê quails auraient acceptê avec empressement un article venant de vous5, mais ils ont eu beaucoup de tracas: l'affaire des êtudiants, dans laquelle ils ont pu reconnaître le fruit de leurs doctrines6, la mort d'un de leurs principaux collaborateurs et critiques7 - et d'autres raisons qu'il serait trop long d'ênumêrer ici, m'expliquent jusqu'à un certain point leur silence. Pourtant, comme il serait fort à dêsirer que votre travail parût aussi tôt que possible voici ce que je vous propose: je chargerai un de mes amis d'aller de ma part au "Contemporain"8 s'informer s'ils ont reèu votre article et s'ils se proposent de le publier au prix de 50 roub. arg. la feuille (outre les frais de traduction); s'ils font des difficultês, mon ami portera sur-le-champ votre manuscrit à la rêdaction d'une autre revue, le "Время", avec laquelle je suis dans les meilleurs rapports et qui, quoique rêcente, a pris une très belle position dans la presse. Le "Время" serait enchantê d'insêrer votre article - et vous pourriez toucher l'argent dès le commencement de l'annêe prochaine. Comme je suppose que vous me donnerez votre autorisation, je n'attendrai pas votre rêponse pour êcrire à mon ami.
Je suis bien content de vous voir en pleine activitê littêraire et j'attends avec impatience l'envoi de votre traduction des sonnets de Sh
dont on dit partout le plus grand bien, et qui ne peut être qu'excellente, à en juger par celles que vous avez dêjà faites9. Je suis tout fier de l'honneur que vous me faites en me traduisant aussi, et je dêsire de tout mon cœur qu'on ne vous reproche pas d'avoir consacrê votre talent à reproduire un original indigne de lui10. Je me permettrai de vous envoyer des traductions de moi, qu'on va publier ici11.
Il faut aussi que vous ayez la bontê de remercier de ma part Mr Heyse du souvenir flatteur qu'il a bien voulu me garder. Je n'ai pas reèu son volume non plus - mais je vais me le procu